1917. Разложение армии

Общие выводы такие: настроение не пессимистическое, дисциплина держится, но солдаты чего-то ждут. Они христом-богом умоляли приезжать, присылать кого-нибудь, разрешать все недоразумения; не только солдаты, но и офицеры обращались к нам с просьбой посетить отдельные части. Некоторые отдельные группы отказались принимать присягу. Мы спрашиваем: – «На каком основании?» – «Нас заставляет присягать старое начальство, может быть, старому правительству». – Мы говорим: – «Новому правительству, верьте нам». – «А почему заставляют подписываться?» – Вопрос о подписке для них важный. – «Ведь раньше мы не подписывали?» – Мы разъясняли: «Теперь вы граждане, каждый сознательно дает подпись, что он обещает служить». Это их успокаивало, и они начали подписывать. Возникал целый ряд подобных вопросов. В некоторых частях нас просили обратиться к кому-нибудь, чтобы произвели чистку командного состава. Обращались и боевые офицеры: «Мы, – говорят, – не верим; они своей прошлой деятельностью так опротивели солдатам, что теперь, когда совершился перелом, солдаты не верят, вносится дезорганизация, возможны эксцессы. Мы не ручаемся, что эти части уверенно пойдут за этим начальником в бой». Мы заметили, что тем офицерам, которые пытались объяснить солдатам происшедший переворот, даже прощались грехи прошлого, они сразу как-то выросли в их глазах; но особое недоверие было там, где замалчивали, где не собирали солдат, не объясняли происшедшего или давали тенденциозные объяснения, там создавалась почва страшного недоверия. Старое недоверие как-то слабее, а недоверие после переворота, новое – ужасно. В тех же частях, где собирали и объясняли события, там сразу восстанавливалось доверие; даже в тех частях, где его раньше не было. Эти части могут в огонь и в воду пойти.

Серьезным вопросом для солдат является участие или неучастие в выборах в Учредительное Собрание. Говорили: – «За нас никто решать не может».

Ставили вопрос: – «Будем ли мы принимать участие». – Мы на свой страх отвечали: – «В той или другой форме, конечно, ваше слово будет сказано».

Они интересовались, будет ли республика или монархия. Мы отвечали, что этот вопрос решит Учредительное Собрание. Я должен сказать откровенно, насколько я видел, настроение сплошь республиканское. Спрашивали: арестован ли Романов со своей семьей? Как только сказали, что арестован, стали кричать «ура», качать и так далее. По поводу этого надо заметить, что некоторые командиры были очень тактичны.

Когда произошел переворот, отречение и проч., они потихоньку убрали все портреты, а в некоторых частях портреты демонстративно висят. Когда солдаты требовали, чтобы портреты были убраны, то начальники отказывались и не потому, что находили, что он должен висеть, что старый режим этого требует, а потому, что, по их мнению, дисциплина не позволяла: «Как, он требует, а я исполню». Этим создавались отношения, грозившие большими последствиями. Некоторые солдаты прямо говорили: «У нас такой-то командир, мы его убьем, у нас организовано убийство!» «Что вы ему на это скажете?» Мы говорим: «Успокойтесь, дурака не валяйте, временное правительство этот вопрос так или иначе разрешит, оно принимает меры, чтобы были такие начальники, которые нужны, вы о самосуде не говорите, теперь должен быть суд правый».

Интересовались солдаты вопросом о жалобах: «Раньше скверно было, раньше нас обижали, мы жаловались начальству, а оно не обращало внимания. Теперь как же? Нам снова жаловаться начальству? Но если начальство старое, кто может довести наш голос до тех, которые теперь управляют и имеют силу, кто защищает наши интересы?» На этот вопрос было очень трудно ответить.