Но нам в отличие от следователей 1914 года не придется копаться в уликах и предположениях. В нью-йоркской библиотеке я прочел редчайшую книгу, переданную туда дочерью генерала Деникина. Книга называлась «Марфа Сталинградская», и автором ее был Илиодор. Написал он ее уже в Америке и издал на русском языке. В ней бывший монах и поведал о том, как он решил покончить с Распутиным. В «Новой Галилее», ночью, на берегу реки он собрал свою паству. Пришло около четырехсот человек. «Собрание избрало трех самых красивых девушек… они должны были заманить и убить Распутина». Но Хиония Гусева сказала: «Зачем губить красивых женщин, жизнь которых впереди? Я женщина убогая и никому не нужная… я одна предам его казни. Батюшка, благословите меня заколоть его, как пророк древний заколол лжепророков». И монах благословил ее на убийство.
Итак, за Гусевой стоял Илиодор. Но только ли он один?
Уже 2 июля Илиодор успешно бежал из России. Сам он довольно подробно описывал свое бегство: «Я покинул родину и, переодетый в женское платье, бежал за границу… Я перешел реку около города Торнео четырьмя километрами выше таможни и пограничной стражи».
Но самое интересное он все же не рассказал… Как покажут свидетели: «Илиодор бежал из своего дома
Но откуда взялся автомобиль у бедного иеромонаха? Каким путем его доставили через полстраны до финского Торнео? Кто организовал бегство, кто заплатил проводнику, знавшему расположение пограничных постов и благополучно переправившему Илиодора через границу?
И еще: Белецкий в своих показаниях расскажет, как впоследствии, желая завоевать доверие Распутина, он сообщил мужику неизвестный ему факт – как выпустили за границу жену Илиодора с опасным архивом монаха. Выпустили, «несмотря на донесения и даже несколько телеграмм в департамент полиции от начальника Саратовского жандармского управления и Саратовского губернатора
Все тот же Джунковский – руководитель тайной полиции, близкий к Элле и великому князю Николаю Николаевичу! Это не случайно…
1 июля, сразу после покушения, за Распутиным было установлено официальное наблюдение полиции – для его охраны. Однако ознакомимся с интереснейшими показаниями Джунковского Чрезвычайной комиссии: «У меня было учреждено за Распутиным двойное наблюдение… Каждый день я получал рапорты, куда Распутин отправлялся, сколько времени пробыл и у кого…
Выходит, наблюдение было установлено
Скорее – проговорился! Официальное наблюдение установили
«Илиодор придумал меня убить»… Как долго Распутин мог в это верить? Неужели умный мужик мог пропустить мимо ушей рассказ Белецкого о потворстве Илиодору со стороны «больших людей»? Конечно же нет!
Уже вскоре он окончательно поймет, что его гибель неотвратима, как и гибель этой несчастной, наивной пары, окруженной не любящими их родственниками, а враждебным двором и обезумевшим обществом, которое рвалось к войне. И свой страх он теперь все чаще будет заглушать вином…
Окончательно свершается перелом его жизни. Долгое время он воздерживался от вина, ибо знает себя. В «Тобольском деле» он говорит следователю: «Вино бросил лет 10 тому назад,
«Скверный характер» Распутина – это проснувшийся зверь, беспредельность, безумие разгула. Есть вечный ветер, который вырывается из-за Урала и мчится по бескрайней равнине. Так порой и в русской душе вечно бьется, бушует необъятная, опасная сила. И горе, если она вырывается наружу…
Теперь Распутин уже будет пить по-настоящему, «по-черному». Теперь ему будут нужны деньги – и огромные. Теперь ему придется не замечать, как выкачивает мзду с просителей его «секретарша» Лаптинская… Что ж, он может принять это как некую плату за свою «работу» – ведь по милости «царей» он оторван от крестьянского труда. «Цари» не платят, так пусть хоть их подданные дадут погулять вволю нищему мужику! Погулять напоследок! Чтобы всем этим господам было что вспомнить! Поминайте мужика Гришку!
Обе его фамилии оказались пророческими: после удара кинжалом он стал и «Распутиным», и «Новым».
Война и пророчество Распутина
В Петербурге Аликс наблюдала смешанную с ужасом радость приготовлений к войне. А за тридевять земель, в Сибири, боролся со смертью полуживой «Наш Друг»…