1917. Российская империя. Падение

Вот почему, ступив на екатеринбургский вокзал, царь и Семья были обречены.

Яков Юровский в 1918-м… Скуластое лицо на короткой шее. Важная, неторопливая речь. В черной кожаной куртке, с черной бородкой, с черными волосами – он действительно был «черный господин». Он, видимо, уже знал от «шпиона», что Николай ведет дневник по старому стилю. Вот почему он пришел в дом 13-го числа «по старому стилю». Он знал, что мистик-царь отмечает приметы. И он явился к ним, «черный человек», в это чертово число, как грозное предзнаменование, как грядущая месть… Он вошел к ним в обличье врача. Ему – фельдшеру хирургического отделения – легко было сыграть эту роль. Даже доктор Деревенко поверил, расскажет потом, как профессионально осматривал «черный господин» ногу наследника. На самом деле это была все та же революционная символика. Револьверами лечили они этот мир, осуществляя великую миссию, которую завещал им во имя будущего Учитель Маркс: «Ускорить агонию отживающих классов…» Во имя этого светлого будущего и должна была погибнуть Царская Семья. Романовых начинают готовить к концу.

2 мая. Из дневника Николая: «Часовой под нашим окном выстрелил в наш дом, потому что ему показалось, будто кто-то шевелится у окна после 10 вечера – по-моему, просто баловался с винтовкой, как всегда часовые делают».

Я листаю в архиве большую черную тетрадь. Это – дневник караула: «5 июня на посту номер 9 часовой Добрынин нечаянно выстрелил, ставя затвор на предохранитель. Пуля прошла в потолок и застряла, не причинив вреда».

«8 июня. От неосторожного обращения постового произошел взрыв бомбы. Жертв и повреждений нет».

Простодушно и вольно обращалась «братва» с оружием. Так что царь был прав в той своей записи.

Но «баловство» часового тотчас превратилось в историю о царских дочерях, подающих кому-то сигналы из окон, и бдительном стрелке, немедля стреляющем в окно. Так описал этот случай Авдеев в своих «Воспоминаниях». Шьют дело…

Увезли из дома храброго Нагорного и лакея Седнева. Из дневника 14 мая (продолжение): «После чаю Седнева и Нагорного вызвали для допроса в облсовет».

В эти дни, слоняясь у Ипатьевского дома, Жильяр увидел, как красноармейцы усаживали в пролетки арестованных Нагорного и Седнева. Они молча обменялись взглядами, но ничем не выдали присутствия швейцарца. Больше они не вернулись…

«16 мая. Ужинали в 8 часов при дневном свете. Аликс легла пораньше из-за мигрени. О Седневе и Нагорном ни слуху ни духу…»

Трудилась ЧК – уже прочесывали и пропалывали в Ипатьевском доме, сокращая обреченную компанию вокруг Семьи. Чтобы поменьше было хлопот в решающую ночь. Приближалась, приближалась та ночь!

Первая попытка убийства

А они жили обычной жизнью и продолжали свои дневники. Он: «20 мая. В одиннадцать часов у нас была отслужена обедница. Алексей присутствовал, лежа в кровати. Погода стояла великолепная, жаркая… Несносно сидеть так, взаперти, и не быть в состоянии выйти в сад, когда хочется, и провести хороший вечер на воздухе. Тюремный режим!»

Она: «23 мая (5 июня), среда. Встали в 6.30, но сейчас – 8.30 по часам (в этот день перевели часы на новое время. – Э.Р.). Великолепная погода. Бэби не спал – у него боли в ноге, возможно, потому, что ее трогал во время осмотра Владимир Николаевич (доктор Деревенко. – Э.Р.). Евгений Сергеевич (Боткин. – Э.Р.) возил его перед этим в течение часа в моем креслекаталке. Я сидела вместе с ним на солнце. Когда он вернулся обратно в кровать, боли усилились, должно быть, от переодевания и катания на прогулке. Ланч принесли только в три часа, и сейчас они продолжают наращивать забор перед нашими окнами. Так что еле видны даже верхушки деревьев за забором…»

Итак, «сейчас они продолжают наращивать забор перед нашими окнами…». Уже к чему-то готовятся, но к чему?

И в это время Николай слег. От постоянного сидения в комнатах. Он любил прогулки не только потому, что любил ходить, – у него был наследственный геморрой, и наступило обострение.

Он: «24 мая. Весь день страдал болями от гем[орроидальных] шишек, поэтому ложился на кровать, потому что удобнее прикладывать компрессы. Аликс с Алексеем пробыли полчаса на воздухе, а мы после них час. Погода стояла чудная».

Она: «25 мая (4 июня), пятница. Прекрасная погода. Н. (Николай) оставался весь день в постели, так как с трудом спал ночью из-за болей. П…а (эти две буквы скрывают русское слово «попа», которое она, скромно сокращая, вставляет в английский текст. – Э.Р.) лучше, когда он лежит тихо… Владимир Николаевич сегодня опять не пришел…»

Доктора Деревенко перестают пускать к Алексею.

Он: «27 мая. Наконец встал и покинул койку, день был летний, гуляли в две очереди. Зелень очень хорошая и сочная, запах приятный…»

И опять Николай чувствует: что-то происходит, что-то случится вот-вот!

«28 мая… Внешние отношения за последнее время изменились… Тюремщики стараются не говорить с нами, как будто им не по себе, и чувствуется как бы тревога и опасения чего-то у них! Непонятно!»