1918 год на Украине

Мы подошли к подъезду здания губернского правления, на углу Кадетской площади и Александровской улицы. В подъезде стоял пулемет, за которым сидел бравый летчик; возле стоял другой офицер. Мы поднялись по лестнице на третий этаж. На площадке стоял генерал Стааль, который, приняв рапорт нашего командира, сказал: «Я приказал 34-му полку взять станцию Полтава-Киевская». Показав на коридор, влево, и на комнату за ним, он добавил: «Располагайтесь!»

Тут мы увидели и «34-й пехотный полк», который в составе семи человек с пулеметом спустился по лестнице мимо нас и вышел из здания. Откуда взялся еще и этот «полк»? На этот вопрос мне кто-то ответил, что это «34-й пехотный генерала графа Каменского полк», то есть иной, не нашей ориентации, а того «правого» фланга наступления на Москву, по определению атамана Краснова.

Мы прошли по коридору в указанное нам помещение, наполненное офицерами разных частей и ящиками с оружием и консервами. Какая-то дама в костюме сестры милосердия разносила горячий кофе. «Не нравится мне все это! – сказал мне наш поручик технической службы Васильев. – Я пойду домой!» – «Идите, – ответил ему я, – а если я останусь в живых, то приду к вам ночевать (с переселением в казармы Шиндлера я отказался от своей комнаты у г. Гиммельфарба по экономическим соображениям). Васильев исчез. «Севский полк» очень быстро вернулся обратно, доложил, что пробиться к станции Полтава-Киевская невозможно, и принялся за кофе и консервы.

Комната наша была угловой. Ее длинный фасад с несколькими окнами выходил на Кадетскую площадь, с парком посередине, более короткий – во двор, где стояли верховые лошади государственной стражи, чины которой занимали нижние этажи здания. На дворе же стоял и парный экипаж начальника стражи с его чемоданами, которые он почему-то взял с собой. Некоторое время было тихо.

Немного погодя мы увидели стрелковую цепь противника, медленно приближавшуюся через парк. Ее левое крыло проникло в наш двор и овладело лошадьми и экипажем, а центр подошел к подъезду. Наш пулеметчик, не получая никаких приказаний от начальства, счел, очевидно, момент подходящим для открытия огня: пулемет загромыхал, но сейчас же и замолчал. Летчик был убит, а его коллега ранен и упал на пол в подъезде. Одновременно и вся цепь противника открыла огонь по окнам здания, посыпались стекла, и мы отскочили в глубь комнаты.

Устранив препятствие у входа, противник пытался войти внутрь, но на верхней площадке лестницы случайно находились три офицера, поручик Терещенко (нашего полка), капитан Сулима и третий офицер, мне незнакомый. Они открыли огонь, и дальше входных дверей противник проникнуть не мог. При этом незнакомый мне офицер был ранен и упал на верхних ступеньках лестницы.

Терещенко, стреляя вниз, кричал в нашу сторону (обе двери по концам коридора были открыты): «На помощь!» – и, видя, что никто не двигается с места, добавлял: «Нас переколют!» Последнее казалось более чем вероятным, но все-таки было желательным услышать мнение начальства! Ведь большинство из нас были кадровыми офицерами, привыкшими к дисциплине. А в комнате влево от коридора сидело пять генералов с чинами своих штабов: Слюсаренко, Генбачев [135](начальник штаба корпуса), Зелинский [136](инспектор артиллерии корпуса), Стааль [137]и Пащенко [138](командир нашей бригады, один из трех братьев, известных в старой армии артиллеристов), но оттуда не доносилось ни звука!

Однако я был одинакового мнения с Терещенко насчет того, что нас переколют. Такой конец казался мне наиболее гнусным, а потому я взял свою винтовку и пошел на лестницу; за мной – инженерный поручик и еще один офицер. Лишь только мы вступили в коридор, дверь налево отворилась и в нее вышел генерал Стааль, загородив нам дорогу. Повернувшись к площадке лестницы, он крикнул срывающимся голосом: «Приказываю не стрелять!» Если бы такой приказ был отдан пятью минутами раньше, все было бы в порядке: нас бы разоружили и распустили по домам, как это случилось утром в Красных казармах. Но теперь, когда пролилась кровь, приказ казался совершенно неуместным! «Поздно, господин генерал! – ответил ему Терещенко и после паузы добавил: – Я принимаю командование!» Генерал сказал на это: «Ах так!» – и ушел туда, откуда вышел.

Теперь все было ясно, и мы трое вышли на площадку лестницы. Прежде всего мы отнесли раненого офицера в комнату направо, положили его на одну из стоявших там постелей и сдали на попечение сестры милосердия. Потом, вернувшись на площадку, мы заняли позицию. Вдоль перил площадки остались: Терещенко – у стены, Сулима, с наганом, – посередине и незнакомый мне офицер – влево. Больше места там не было, и я стал на ступеньках лестницы, стараясь не наступать на лужу крови своего предшественника. Инженерный поручик – на ступеньках же, ниже меня.