Вскоре, однако, народное движение докатилось и до Сарапула. Красноармейские части, действовавшие против Ижевска и Воткинска, терпели поражение за поражением. Красные бежали в панике при первой атаке белых, оставляли пулеметы, ружья и другие военные припасы. В Сарапуле стояла сильная вооруженная флотилия красных, много было и латышских частей. В продолжение августа красными неоднократно делались попытки высадить десанты на пристанях Гольяны и Галево, намереваясь оттуда вести наступление на Ижевск и Воткинск, но все эти операции кончались неудачей: красные не были способны противостоять воодушевленным и храбрым ижевцам и воткинцам.
В конце августа Сарапул был без боя оставлен красными, и ижевцы 1 сентября его заняли. Таким образом, вся Сарапульская область оказалась очищенной от красных. Дальнейшая задача заключалась в том, чтобы выйти из большевистского окружения и объединиться с оперировавшими в Казани и Симбирске с одной и Уфе с другой стороны — белыми армиями. На Казань и Уфу были обращены все взоры. Только в сентябре удалось, наконец, наладить связь с Уфой, где в то время происходило государственное совещание.
К концу сентября месяца из первоначальной горсточки храбрых и самоотверженных граждан выросла сравнительно крепкая боеспособная армия, насчитывавшая свыше 10 тысяч бойцов. Когда в августе фронтовики начали восстание, у них не было ни одного пулемета, ни одного артиллерийского орудия, было лишь несколько десятков ружей; теперь армия имела около полусотни пулеметов и около десяти полевых орудий. Все это были военные трофеи, отнятые у красных.
Однако, как ни храбры были повстанческие отряды, но все же без помощи извне они долго продержаться не могли. Красные силы все увеличивались. Из большевистского центра гнали войска без числа. Ижевцы оказались в огненном кольце, окруженные со всех сторон напиравшими на них красными. Со стороны Казани красные наступали по железнодорожной линии Казань — Екатеринбург, а со стороны Перми по линии Чепцы — Воткинск и по тракту Пермь — Оса — Воткинск. Единственный свободный выход — на Белую, устье Камы — к тому времени был освобожден боевой флотилией адмирала Старка и капитана Феодосьева. Если бы Ижевская армия желала пробиваться к Уфе для объединения с тамошним белым войском, она тогда имела полную возможность это сделать. Но этого намерения у ижевцев и воткинцев не было. Все были уверены в скором падении Перми, Екатеринбурга, в возможности соединения с Казанью и Уфой и мечтали о том, что скоро вся страна скинет ненавистную власть.
Тем временем на заводах стала налаживаться и культурно-общественная жизнь.
В Воткинске в первых числах сентября стала выходить газета «Воткинская жизнь», в которой приняли участие оказавшиеся там петербургский присяжный поверенный Миленко, литератор Тарабукин, автор этой книги и московский литератор А. Л. Фовицкий (Альфа). Газета имела большой успех среди рабочих и жителей завода. Печаталась она на желтой оберточной бумаге в местной кооперативной типографии. Издавал газету местный Совет рабочих депутатов в новом составе (меньшевики и правые эсеры). В Ижевске вышла с первых дней переворота газета «Ижевский защитник», в котором я также сотрудничал. Читались нами на злободневные темы публичные лекции, доклады, устраивались литературно-музыкальные вечера, собрания.
Ижевское движение, захватившее целый уезд и перебросившееся в смежные Малмыжский и Нолинский уезды, могло бы принять серьезный характер и вылиться во всенародное движение. Но для этого было необходимо, чтобы на время были оставлены все партийные интересы, чтобы движением руководили люди, не связанные крепкими узами с той или иной политической программой, а охваченные идеей спасения России от большевизма и восстановления в стране государственного порядка.
Если бы в Ижевске пришел к власти энергичный и твердый вождь и сумел бы движение подчинить себе и им руководить, все пошли бы за ним. Все подчинились бы его разумной воле. Но в Ижевске к моменту возникновения восстания оказались, к прискорбию, четыре партийных деятеля, для которых догма была важнее, чем государство. Особенно когда дело шло о власти. Обаяние власти самарского Комуча было слишком сильно, чтобы случайно оказавшиеся на поверхности общественной жизни несколько маленьких, никому не ведомых людей не соблазнились хоть на короткое время стать «верховными правителями» одного уезда великого государства.
И началось социалистическое хозяйничанье.