Они опять очутились в пустынном мраморном городе и поплелись по темным переулкам и каменным ступенькам улиц; зарево пожара на нависающих над их головой стенах домов становилось все ярче и багровей по мере того, как они приближались к морю. Несколько раз они сбивались с пути; наконец они добрались до набережной и увидели мачты столпившихся в гавани фелук, и за ними багровые гребни колеблющихся волн, мол и за молом - пламенную глыбу нефтеналивного судна. Возбужденные и пьяные, бродили они по городу...
- Ей-богу, этот город старше, чем мир, - все твердил Дик.
В то время как они разглядывали у подножия какой-то лестницы мраморного льва, похожего на собаку и отполированного на протяжении веков до блеска человеческими руками, их окликнул американец и спросил, знают ли они, куда идут в этом проклятом городе. Это был молодой парень, матрос с американского парохода, доставившего партию мулов. Они сказали, что, конечно, они знают, куда идут, и угостили его коньяком из бутылки, купленной в кафе. Они сели на каменную балюстраду рядом со львом, похожим на собаку, и разговорились, дуя коньяк из бутылки. Матрос показал им шелковые чулки, взятые с горящего нефтеналивного судна, и рассказал, как он обставил одну итальянскую девку: как только она заснула, ему стало противно - и он смылся.
- Эта война - сущий ад, верно? - сказал он; все трое начали хохотать.
- Вы, ребята, кажется, славные парни, - сказал матрос. - Они дали ему бутылку, и он отхлебнул из нее. - Вы прямо орлы, - прибавил он глотая. - Я вам скажу, что я думаю, да... Вся эта проклятая война - сплошная спекуляция, все насквозь - вранье и гнусность с начала до конца. Чем бы она ни кончилась, ребята, наш брат все равно вытянет сволочной конец, верно? Вот я и говорю, никому нельзя верить... Пускай каждый сам заботится, как ему лучше подохнуть... Вот и все, верно?
Они прикончили коньяк.
С диким ревом: "К черту все!" - матрос со всего размаху шваркнул бутылку о голову каменного льва. Генуэзский лев продолжал спокойно смотреть в пространство остекленелыми собачьими глазами.
Вокруг них скопилась толпа мрачных зевак, собравшихся посмотреть, что происходит, так что они поторопились смыться; матрос на ходу размахивал шелковыми чулками. Они нашли его судно, пришвартованное к пристани, и долго жали друг другу руки на сходнях.
Теперь пришел черед Дику и Стиву брести десять миль пешком до Понте-Дечимо. Замерзшие и сонные, они шагали до тех пор, пока у них не подкосились ноги; остаток дороги они проехали на итальянском грузовике. Когда они добрались до своей площади, булыжник и крыши автомобилей были покрыты инеем. Дик с шумом улегся на койку рядом с койкой Шелдрейка, и Шелдрейк проснулся.
- Что случилось? - спросил он.
- Заткнись, - сказал Дик, - какого черта ты будишь людей?
На следующий день они отправились в Милан - огромный холодный город с непомерно большим собором, похожим на подушку для булавок, с галереей, набитой народом, с ресторанами, с девками, с газетами, с чинцано и горьким кампари. Опять начался период ожидания; почти весь отряд сидел круглый день в задней комнате ресторана "Кова" и без конца дулся в кости; потом их перевели в местечко, именуемое Доло и расположенное на замерзшей реке где-то на венецианской равнине. Чтобы попасть в элегантную, украшенную резьбой и фресками виллу, в которой их разместили, нужно было перейти через Бренту. Рота британских саперов минировала мост и готовилась взорвать его, как только опять начнется отступление. Они обещали 1-му отряду, что, покуда отряд не переправится, они не взорвут мост. В Доло нечего было делать; стояла суровая зимняя погода; в то время как прочие ребята из отряда сидели вокруг печки и выколачивали друг из друга деньги в покер, гренадиновая гвардия варила себе пунш на керосинке, читала Боккаччо по-итальянски и спорила со Стивом об анархизме.
Дик часами ломал себе голову, как ему пробраться в Венецию. Случай подвернулся: жирный лейтенант был озабочен тем, что в отряде нет какао и что комиссар Красного Креста в Милане не шлет отряду консервов. Дик заявил, что Венеция - один из величайших мировых рынков какао и что непременно следует послать туда за какао кого-нибудь, кто владеет итальянским языком; и в одно морозное утро Дик, вооруженный до зубов бумагами и печатями, вступил в Местре на палубу крошечного пароходика.