1919

Эвелин переехала в маленькую квартирку на рю-де-Бюсси, на которой каждый день устраивался уличный базар. В доказательство того, что между ними ничего, в сущности, не произошло, Элинор подарила ей несколько раскрашенных итальянских панелей, чтобы оживить ими темную гостиную. В начале ноября возникли слухи о перемирии, а потом в один прекрасный день майор Вуд влетел в комнату, где работали Элинор и Эвелин, и вытащил их из-за стола и расцеловал обеих и заорал: "Наконец-то свершилось!" Эвелин не успела опомниться, как повисла на шее майора Мурхауза и поцеловала его прямо в губы. Управление Красного Креста превратилось в студенческое общежитие в ночь выигрыша футбольного первенства: ПЕРЕМИРИЕ.

У всех каким-то образом оказались бутылки коньяка, и все запели "Долгий путь туда ведет" и "La Madel-lon pour nous n'est pas severe" ["Мадлон к нам не строга" (франц.)].

Она, и Элинор, и Джи Даблью, и майор Вуд сели в такси и поехали в "Кафе-де-ла-Пе".

Почему-то они все время выпевали из такси, и на их место садились другие люди. Они хотели попасть в "Кафе де-ла-Пе", но, как только усаживались в такси, толпа останавливала их и шофер куда-то исчезал. Когда они наконец добрались до кафе, все столы оказались занятыми и во все двери вливались толпы поющих и танцующих людей, Тут были греки, польские легионеры, русские, сербы, албанцы в белых юбочках, шотландец с волынкой и множество девиц в эльзасских костюмах. Они никак не могли найти столика, и это их раздражало. Элинор предложила пойти куда-нибудь в другое место. Джи Даблью был рассеян и все рвался к телефону.

Один только майор Вуд, очевидно, получил удовольствие. Он был сед, носил маленькие седоватые усы и все время повторял: "Сегодня все позволено". Он и Эвелин поднялись наверх посмотреть, нет ли свободного места, и налетели на двух австралийцев, сидевших на бильярдном столе в окружении дюжины шампанского. Через несколько минут они уже пили шампанское с австралийцами. Им не удалось достать никакой закуски, хотя Элинор пожаловалась, что умирает от голода, и, когда Джи Даблью попробовал проникнуть в телефонную будку, он обнаружил там сплетенных в объятии итальянского офицера и какую-то девицу. Австралийцы были пьяны в лоск, и один из них утверждал, что это перемирие, по всей вероятности, не что иное, как новое гнусное измышление в целях пропаганды, поэтому Элинор предложила попробовать поехать к ней и там закусить. Джи Даблью сказал: да, они могут остановиться у Биржи, и он оттуда отправит кое-какие телеграммы. Ему необходимо снестись со своим маклером. Австралийцам не понравилось, что компания уходит, и они стали хамить.

Они долго стояли перед Оперой в центре мечущейся толпы. Уличные фонари были зажжены, серые очертания Оперы были обведены по карнизам мерцающими язычками газа. Их толкали и теснили. Не было ни автобусов, ни автомобилей, изредка они проходили мимо такси, застрявшего в толпе, словно камень в потоке. Наконец они натолкнулись в каком-то переулке на порожнюю машину Красного Креста. Шофер, бывший под мухой, сказал, что он пытается попасть в гараж и что он их, пожалуй, сначала завезет на набережную де-ла-Турнель.

Эвелин уже садилась в автомобиль, как вдруг все это показалось ей ужасно нудным и скучным. Через минуту она уже шагала под руку с маленьким французским матросом в толпе каких-то людей, одетых по большей части в польские мундиры и маршировавших за греческим флагом с пением "Брабансоны"81.

Еще через минуту она заметила, что потеряла из виду автомобиль и свою компанию, и струсила. Она не узнавала даже улиц в этом новом Париже, полном дуговых фонарей, и флагов, и оркестров, и пьяных. Она плясала с маленьким матросом на асфальтовой площади перед церковью с двумя колокольнями, потом с французским колониальным офицером в красном плаще, потом с польским легионером, который немножко говорил по-английски и жил когда-то в Ньюарке, штат Нью-Джерси; потом она внезапно очутилась в кольце молодых французских солдат, которые плясали вокруг нее, взявшись за руки. Вся соль заключалась в том, что нужно было поцеловать кого-нибудь из них, чтобы вырваться из кольца. Поняв, что от нее требуется, она поцеловала одного из них, и все захлопали в ладоши и закричали "ура" и "vive l'Amerique". Подоспела еще одна ватага и тоже начала плясать вокруг нее, так что она в конце концов испугалась. У нее закружилась голова, но тут она заметила в толпе американский мундир. Она прорвала кольцо, опрокинув при этом маленького толстого француза, и повисла на шее американского солдата, и поцеловала его, и все кругом захохотали и заорали "ура" и "encore" [еще (франц.)]. Солдат, по-видимому, сконфузился, его спутник оказался Полом Джонсоном, приятелем Дона Стивенса.

- Понимаете, мне надо было кого-нибудь поцеловать, - вспыхнув, сказала Эвелин.

Солдат рассмеялся и был, очевидно, доволен.

- Надеюсь, вы не рассердились, мисс Хэтчинс, надеюсь, вы не рассердитесь - толпа, знаете ли, и все такое, - извинялся Пол Джонсон.