1920 год

Не говоря ни олова, они поднялись, влезли в воду и побрели.

Теперь все... Р. говорит:

- Выйду посмотреть, как они там.

С винтовкой в руках бредет и он. Мы остаемся вдвоем с Тодькой на двух шаландах. Мне видно, как Р. доходит до белого места, потом подымается по тропиночке и исчезает где-то вверху. Все тихо... Через несколько минут он возвращается.

- Залегли там. До рассвета... Ваш поручик там в стороне. Холодно. Ну, ничего, как-нибудь... никого нет... спят большевики...

- Где мы?

Он говорит... Оказывается, мы совсем не там, где ожидали, но очень хорошо.

* * *

Ну, надо уходить. Мы отгребаемся немножко в море. По-прежнему все тихо, но луна светит со всем усердием. Отойдя на веслах от берега, мне вдруг становится ясным, почему так было тихо у берега, почему нет прибоя. - Горышняк, - говорит Тодька. - Попутняк ...

За это время ветер переменился, стал с берега, то есть вестовый, западный ... Мы пойдем великолепно.

Обнаглев, ставим парус в четверть мили от берега и с постепенно все свежеющим "горышняком" идем обратно, взяв вторую шаланду на буксир. Берег быстро отходит от нас...

Где-то около рассвета я крепко заснул под разговор Р. и Тодьки.

Они иногда обменивались соображениями, нужно ли брать "пажей" или "горстей" то есть вправо иди влево, при чем Тодька утверждал, что он идет верно.

- От увидите ... По самой прорве будет маяк ... Господин поручик, посмотрите там на компас ...

Я просыпаюсь, смотрю на компас и вижу, что он держит что-то около, ста, что и требуется. Я еще крепче заснул, когда взошло солнце, хотя ветер все свежел, и зыбь становилась ощутительной.

Меня разбудил Тодька.

- Господин поручик...

Он рукой указывал мне вперед. После продолжительного приглядывания, я действительно увидел, по самой црорве, чуть виднеющуюся вертикальную черточку.

- Тендеровский... А туда посмотрите... В совершенно противоположном направлении таким же едва угадываемым столбиком я увидел другой маяк...

- Большефонтанский...

Через несколько часов с некоторыми скандалами, ибо зыбь разбушевалась, нас выбросило к подножию двухкольцового маяка, который сейчас же засемафорил на "Корнилов", что шаланды вернулись... 11 пересек пешком косу, которая местами превратилась и ковер каких-то красно-турецких молочаев и красивых лиловых цветов между шершаво-шелковистой осокой. Затем бот перетащил меня на "Корнилов", где меня ожидала дружеская встреча.

И горячая ванна. Нежась в теплой воде, я думал о том, удалось ли Вовке избежать "врата внутреннего", и вообще дошел ли оя благополучно...

* * *

Я должен был прийти за ним через установленное число дней. Для того, чтобы не пропустить как-нибудь и все наладить, я переселился с гостеприимного "Корнилова" на маяк, то есть в один из домиков, притаившихся у его подножия.

Ах, эти дни... Задул очень свежий норд-ост, переходящий в шторм. С возрастающей тревогой я следил за этим, все усиливающимся воздушным током, холодным и упрямым. Разговоры с рыбаками становились все неприятнее.

Наконец, роковой день наступил, но их нельзя было уговорить.

Этот самый Тодька проявляя и изворотливость и упорство. Но и вообще всюду была глухая стена. Куда ни ткнешься, - там было много шаланд, - везде сопротивление. Для виду соглашаются, а на, самом деле увиливают.

Они чувствовали погоду. К тому же y меня было очень мало денег, чтобы подействовать с этой стороны. Да и что такое деньги? Вот если бы я им подарил какую-нибудь шинель или теплую рубашку, или обувь, - это они бы ценили...

Ведь все эти рыбаки жили на Тендре в собачьих условиях. Некоторые имели палатки; а другие и этого не имели.

Ютились при жестком норд-осте где попало, а по ночам температура рыла уже очень низкая. Ничего у них не было, бежали они от большевиков, в чем были, и жили буквально волчьей жизнью.

В этот решающий день мне не удалось их уговорить. А в ночь, которая последовала, мне было совсем плохо я знал, что гам, на том берегу, кучка людей ждет меня до рассвета, веря моему обещанию.

И все же я ничего не мог сделать. Норд-ост свирепел с каждой минутой и гам, у того берега, накат должен был быть неистовый.

Что же было делать теперь? Теперь оставалось одно: так как условленный день или, вернее, ночь была пропущена, то нужно было высадить кого-нибудь нового для того, чтобы восстановить связь. Партия, которой надо было высадиться собиралась. Но не было среди них ни одного человека, достаточно мне знакомого, чтобы я мог ему доверить серьезные вещи. Поэтому выходило так, что высаживаться надо мне.

Норд-ост продолжал свирепствовать. Было очень холодно, хотя солнце было очень яркое.

Так прошло несколько дней вечных разговоров: "идем" - "не идем". Совсем уже решили идти, но норд-ост опять наваливался, доходя "до ракушек".

Бывает норд-ост "с песком" и "до ракушек". Если он подымает только песок, то это еще ничего. Но если летят уже мелкие ракушки, то хуже.

Развлечение в эти дни состояло в том, чтобы подыматься на маяк и следить оттуда за, "военно-морскими ужасами". К тому же под стеклом так тепло...