1920 год. Советско-польская война

Поэтому из всех документов, которые я изучил, мне больше всех понравилось донесение генерала Енджеевского, который, жалуясь на «извилистый ручеек» – Ауту, на фортификационную слабость позиции и на недостаток колючей проволоки, отмечает, что «следовало заранее разработать подробный план отступления и не подвергать войска ненужным потерям, дать возможность померяться силой с противником на выгодных для нас позициях, а не вынуждать наши части драться на первой линии, напрасно растрачивая живую силу без надежды на успех». А рай окопов все же существовал! Где-то в тылу брезжила «немецкая оборонительная линия времен мировой войны, линия, представляющая собой отличную позицию с густой сетью проволочных заграждений», из которых даже днем трудно выбраться. Ну чем не рай! Даже при ясном солнышке можно заблудиться в колючей проволоке!

Эта странная, непонятная мне тоска наших командующих по окопной войне должна была иметь и другие опасные последствия. Окоп, победоносно врываясь в стратегию, должен был стать собственностью, если так можно выразиться, тех командующих, чьей служебной привилегией была стратегическая работа, работа высшего управления. А тактика театра войны, как некоторые называют стратегию, ревниво охраняет свои привилегии, не допуская к объектам своего внимания тактику низшую, тактику поля боя. Из этого следует, что использование окопа, определение его силы, направления, количества затраченного на него труда в большей степени будет зависеть от высших командиров, чем от низших и от солдат. Чем больше лопата становится стратегическим оружием, тем меньше употребит ее без приказа солдат или младший офицер. В наших же условиях, когда и речи не могло быть о развитии окопной войны как тактики театра войны, любая попытка высших командиров распорядиться лопаткой нашего солдата неизбежно сделала бы его слабым и плохо вооруженным.

Окопную психологию наглядно иллюстрирует случай с нашей 17-й дивизией, которая, как известно, находилась в резерве в распоряжении командующего фронтом и не вступала в автоматическое взаимодействие ни с артиллерией, ни с пехотой. С первых минут боя, когда в Вилейку, а затем и в Минск, где находился командующий фронтом, пришли известия об отходе нашей 11-й дивизии, между двумя высшими командованиями велись переговоры по поводу боевого применения этой дивизии.

Переговоры продолжались некоторое время, потому что всегда существуют различия во мнениях, которые надо устранить. Но речь шла не о самом принципе, не о времени, а о методах и способах ввода в бой 17-й дивизии. Тем временем боевая обстановка менялась, и полководцы постепенно начали ее осознавать. Генерал Енджеевский оказался в значительно более тяжелом положении, чем даже 11-я дивизия, которая после первого отхода удержалась, не побежала. И вновь совещания, и вновь споры, и вновь о способах использования резерва. Наконец, командующий фронтом отдает дивизию, но с тем условием, что она будет применена в полном составе, сосредоточится в районе Мазнево и Коляно и будет атаковать в северном направлении. Известно, что подобный способ управления войсками в виде переговоров по прямому проводу между Минском и Вилейкой уже давно отвергнут даже обычным военным искусством. Нельзя управлять мельчайшими эпизодами боя, находясь за сотни километров от того места, где скрестились боевые шпаги. Но это вполне допустимо и естественно при ведении окопной войны. Там широко развитая сеть телефонов и коммуникаций, сеть, в которую вложена масса материалов и человеческого труда, создает условия, в которых имеется непрерывное соприкосновение командира с мельчайшими подробностями боя. Зачастую такое дирижирование там даже необходимо, потому что всегда существует опасение, что монотонность и вызванный необходимостью автоматизм боевой деятельности войск могут быть нарушены, что может привести к нежелательным последствиям, которые уже нельзя будет исправить. Но здесь, где полководцы с трудом проталкивают несколько вагонов колючей проволоки, здесь, где известия с поля битвы доходят лишь в наиболее общей, часто загадочной и труднопроверяемой форме, управление батальонами с расстояния в сотни километров – это явное злоупотребление тактикой театра войны за счет тактики поля боя. 17-я дивизия, как подчеркивает генерал Енджеевский, вступила в бой только пополудни, с опозданием на 5–8 часов. Но зато район сосредоточения этой дивизии, Мазнево – Коляно, был по фронту как раз 4 километра, что «по опыту мировой войны» соответствует надлежащему участку дивизии на «угрожаемом» фронте!