1922

Я поехал обратно на ферму в оцепенении. Думаю, что некоторые люди махали мне. Я, думаю даже Салли Коттери, которая присматривала за придорожной стойкой овощей Коттери, помахала мне и вероятно, я помахал в ответ, но не помню этого. Впервые, с тех пор как шериф Джонс приехал на ферму, задавая свои веселые, не требующие ответов вопросы и глядя на все своими холодными любопытными глазами, электрический стул стал походить на реальную возможность для меня, настолько реальную, что я почти чувствовал пряжки на коже, как кожаные ремни затянуты на моих запястьях и выше моих локтей.

Его поймают, неважно буду ли я держать рот на замке или нет. Это казалось мне неизбежным. У него не было денег, даже шести центов, чтобы заполнить бензобак грузовика, поэтому, он пойдет пешком задолго до того, как доберется даже до Элкхорна. Если ему удастся украсть немного бензина, то его схватят, когда он приблизится к месту, где она теперь жила (Генри, в роли заключенного; в его тупую башку никогда не приходила мысль, что она могла быть добровольной гостьей). Конечно же, Харлан дал описание сестрам Камилл — описание Генри. Даже если он не рассматривал мерзкой, возможность оскорбленного деревенского парня, появляющегося в месте заточения его возлюбленной, сестра Камилла рассмотрела. За свою работу она, конечно, уже имела дела с оскорбленными деревенскими парнями.

Моя единственная надежда состояла в том, что, при разговоре с властями, Генри будет хранить молчание достаточно долго, чтобы понять, что он был заманен в ловушку собственными дурацкими романтичными понятиями, а не моим вмешательством. Надежда на то, что подросток придет в себя, походит на рискованную ставку на ипподроме, но что еще мне оставалось делать?

Когда я въехал в палисадник, дикая мысль пришла мне в голову: не глуши «Ти», упакуй сумку, и сваливай в Колорадо. Идея жила не более двух секунд. У меня были деньги, семьдесят пять долларов, но «Ти» заглохнет задолго до того, как я пересеку государственную границу в Джулсберге. И это было не главное; если бы это было так, то я всегда мог съездить в Линкольн и затем обменять «Ти» и шестьдесят из моих долларов на надежный автомобиль. Нет, это было место. Родные земли. Мои родные земли. Я убил свою жену, чтобы сохранить их, и я не собирался оставлять их теперь, потому что моему глупому и незрелому сообщнику пришла в голову идея отправиться на романтические поиски. Если я покину ферму, то это будет не Колорадо; это будет тюрьмы штата. И я окажусь там в цепях.

Это был понедельник. Никаких вестей во вторник или в среду. Шериф Джонс не приезжал, чтобы сказать мне, что Генри был подобран, путешествуя автостопом на автостраде Линкольн-Омаха, и Харл Коттери не приезжал, чтобы сказать мне (с пуританским удовлетворением, без сомнения), что полиция Омахи арестовала Генри по требованию сестры Камиллы, и в настоящее время он сидел в тюрьме, рассказывая дикие истории о ножах, мешках и колодцах. Все было тихо на ферме. Я работал в саду, собирал урожай, чинил забор, доил коров, кормил цыплят — и делал все это в оцепенении. Часть меня, и не малая часть, полагала, что все это был долгий и ужасно запутанный сон, от которой я проснусь с Арлетт, храпящей около меня и звука Генри рубящего дрова для утреннего огня.

Затем, в четверг, миссис МакРиди — богатая и представительная вдова, которая преподавала научные предметы в школе Хемингфорда — приехала на своей собственной «Модэл Ти», чтобы спросить меня, в порядке ли Генри.

— Повсюду… кишечная эпидемия, — сказала она. — Я подумала, вдруг он подхватил ее. Он уехал очень неожиданно.

— Он болен это верно, — сказал я, — но это любовный вирус, а не кишечный. Он сбежал, миссис МакРиди. — Неожиданные слезы, жгучие и горячие, появились в моих глазах. Я достал носовой платок из переднего кармана комбинезона, но некоторые из них стекли по щекам прежде, чем я вытер их.

Когда зрение вновь прояснилось, я увидел, что миссис МакРиди, которая желала добра каждому ребенку, даже трудным, сама с трудом сдерживала слезы. Должно быть, она все время знала, от какого вируса страдал Генри.

— Он вернется, мистер Джеймс. Не волнуйтесь. Я видела это прежде, и ожидаю увидеть это еще раз или два прежде, чем выйду на пенсию, хотя это время не так далеко, как было раньше. — Она понизила свой голос, словно боялась, что петух Джордж или кто-то из его крылатого гарема мог оказаться шпионом. — Тот, кого вам стоит остерегаться, это ее отец. Он сложный и непреклонный человек. Не плохой человек, но сложный.

— Знаю, — сказал я. — И полагаю, что вы знаете, где сейчас его дочь.

Она опустила глаза. Этого ответа было достаточно.

— Спасибо что заехали, миссис МакРиди. Могу я попросить, чтобы вы сохранили это при себе?

— Конечно… но дети уже шепчутся.

Да. Они будут.

— У вас есть телефонная связь, мистер Джеймс? — Она поискала взглядом телефонные провода. — Вижу, что нет. Неважно. Если я услышу что-нибудь, то приеду и расскажу вам.

— Вы имеете в виду, если услышите что-нибудь до Харлана Коттери или шерифа Джонса.