1922

Я долго стоял там с ногой на умирающей крысе. Она была полностью раздавлена внутри, ее внутренности превратились в кашу и, тем не менее, она хлестала хвостом и пыталась укусить. Наконец она перестала дергаться. Я стоял на ней еще минуту, желая удостовериться, что она не притворялась опоссумом (крыса, играющая в опоссума ха!), и когда убедился, что она мертва, я похромал на кухню, оставляя кровавые следы и смутно думая о предупреждении оракула Пелия, остерегаться человека, одетого в одну сандалию. Но я не был Джейсоном; я был фермером, полуобезумевшим от боли и удивления, фермером, который не хотел запачкать место своего ночлега кровью.

Когда я держал руку под насосом и остужал ее холодной водой, я слышал, как кто-то говорил, «Ничего, ничего, ничего». Это был я, я знал это, но звучало по-старчески. Голос того, кто был доведен до нищеты.

Я могу вспомнить остальную часть той ночи, но она походит на просмотр старых фотографий в ветхом альбоме. Крыса прокусила кожу между моим левым большим пальцем и указательным пальцем — ужасный укус, но в некотором смысле, удачный. Если бы она ухватилась за палец, который я просунул под ту эластичную веревку, то могла откусить весь палец. Я понял это, когда вернулся в спальню и подобрал своего противника за хвост (используя правую руку; левая была слишком неуклюжей и болезненной, чтобы согнуть). Она была как минимум в полметра длиной и килограмма под три весом.

Я слышу, как вы говорите, что это была не та крыса, которая убежала в трубу. Может и так. Но это была она, говорю вам, что это она. Не было никаких особых примет — ни белого пятна на мехе ни удобно запоминающегося порванного уха — но я знал, что это было та, что напала на Ахелою. Так же, как знал, что она не случайно там сидела.

Я отнес ее за хвост на кухню и швырнул в ведро с золой. Я выкинул его в нашу выгребную яму. Я был голым под проливным дождем, но едва осознавал это. Все, о чем я думал, была моя левая рука, пульсирующая болью, столь интенсивной, что угрожала стереть все мысли.

Я взял дождевик с крюка в прихожей (только с ним я мог справиться), натянул его, и опять вышел, на этот раз в коровник. Я намазал раненную руку бальзамом «Роли». Он препятствовал заражению вымени Ахелои, и мог сделать то же самое для моей руки. Я направился к выходу, затем вспомнил, как крыса избежала меня в прошлый раз. Труба! Я подошел к ней и наклонился, ожидая увидеть, что цемент прогрызен или полностью исчез, но он был не поврежден. Естественно. Даже трех килограммовые крысы с огромными зубами не могут прогрызть бетон. Даже то, что подобная мысль пришла мне в голову, отражает мое состояние. На мгновение я, казалось, увидел себя будто снаружи: мужчина, голый за исключением расстегнутого дождевика, его волосы на теле полностью слиплись от крови до паха, его раненая левая рука блестит под толстым подобным соплям слоем бальзама для коров, глаза выпучены из глазниц. Как выпучились у крысы, когда я наступил на нее.

Это была не та же самая крыса, сказал я себе. Та, что укусила Ахелою, либо лежит мертвая в трубе либо на коленях Арлетт.

Но я знал, что это была она. Я знал это тогда, и знаю это сейчас.

Это было она.

Вернувшись в спальню, я опустился на колени и поднял запачканные кровью деньги. Это была медленная работа только одной рукой. Один раз я ударил раненую руку о край кровати и взвыл от боли. Я видел, как свежая кровь окрасила бальзам, превратив его в розовый. Я положил деньги на комод, даже не потрудившись накрывать их книгой или одной из чертовых декоративных тарелок Арлетт. Я не мог даже вспомнить, почему казалось настолько важным спрятать деньги в первую очередь. Красную шляпную коробку я пнул в шкаф, а затем захлопнул дверь. Она могла оставаться там до конца времен, мне до этого нет дела.

Любой, кто когда-либо имел ферму или работал на ней, скажет вам, что несчастные случаи являются обычным делом, и меры предосторожности должны быть приняты. У меня был большой рулон бинта в шкафчике возле кухонного насоса — шкафчике, который Арлетт всегда называла «шкафчиком боли». Я начал доставать рулон, но потом большой котел, испускающий пар на печи, попался мне на глаза. Вода, которую я поставил для ванны, когда был еще цел и когда такая чудовищная боль которая, казалось, поглощала меня, была только гипотетической. Мне пришло в голову, что горячая мыльная вода могла быть очень кстати для моей руки. Рана не могла причинить боль еще хуже, рассуждал я, а погружение в воду очистит ее. Я был неправ в обоих случаях, но откуда мне было знать? Спустя все эти годы, это все еще выглядит разумной идеей. Мне кажется, что это, могло даже сработать, будь я укушен обычной крысой.