1924 год. Наследница (СИ)

   - Черт вас разберет, сколько вы звоните! - выкрикнул он и вдруг неожиданно захлопнул перед моим носом дверь.

   "Ну, хамло! Ты у меня схлопочешь!".

  Только я успел нажать один раз на звонок, как дверь сама неожиданно распахнулась. На пороге стояла молодая женщина, державшая за руку девочку, лет пяти. На малышке было нарядное желтое платьице, а на голове большой желтый бант. Она подняла на меня глаза: - Здравствуйте, дяденька.

   - Здравствуй, красавица, - ответил я, затем спросил у ее матери. - Не подскажите, где мне найти Гришутину?

   - Проходите дальше, ее комната в самом конце коридора. Хотя нет, погодите, она же сейчас на работе.

   - А где находится...

   - Извините, не знаю, - перебила меня женщина. - Что-то с музеем связано. Идем, Танечка.

  Когда они прошли мимо меня, я перешагнул порог и вошел в коммунальную квартиру. Коридор пах мокрым бельем и жареной картошкой. На его облупившихся стенах в произвольном порядке висели тазы, стиральные доски и детские велосипеды. Где-то плакал ребенок, рядом, за фанерной дверью, ругались муж с женой, по коридору, мимо меня перекрикиваясь и смеясь, пробежала стайка детей. В голову сами собой пришли слова из песни В. Высоцкого: "...Все жили вровень, скромно так: система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная". Неожиданно одна из дверей открылась, и на пороге показался уже знакомый мне урод. Не знаю, что он увидел на моем лице, но исчез обратно так быстро, как словно бы мышь юркнула в нору, спасаясь от кошки. Вдруг неожиданно потянуло чем-то горелым. Запах услышал не только я, так как почти над моим ухом раздался злобный женский вопль из-за фанерной стенки: - Фроська, ты что творишь, паскуда! Дом сожжёшь!

   Я уже собрался постучаться в ближайшую дверь, как входная дверь снова открылась, и я увидел на пороге сухонькую старушку в детской панамке и с бидончиком в руке.

   - Здравствуйте, уважаемая. Не подскажете, где мне найти Гришутину?

  Старушка остановилась, окинула меня внимательным взглядом с ног до головы, видно оценивая, стоит ли говорить, и только потом ответила: - Здравствуй, милок. Где ж ей сейчас быть, как на работе, в музее. Он тут, недалече. Выйдешь от нас и пойдешь... - и она обстоятельно, даже с излишними подробностями, рассказала, как добраться до музея.

  Поблагодарив ее, я отправился по указанному мне маршруту. Благодаря обстоятельной старушке я сравнительно быстро вышел к зданию-дворцу с табличкой "Цветковская галерея. Музей художественного искусства". Поднявшись по широким ступеням и войдя в широкий и прохладный вестибюль, я огляделся. Ни одного человека. Справа, по случаю лета, пустовала вешалка, а слева стояла будка с окошечком и надписью наверху "Касса". Подойдя к кассе, я только открыл рот, как сидевшая там, сухопарая дама неопределенных лет, опередила меня неожиданным вопросом: - Вы сам по себе, гражданин?

   - Гм. Ну да.

   - Тогда с вас двадцать пять копеек.

   - Я пришел сюда не любоваться картинами. Мне просто надо поговорить с Гришутиной Анастасией Васильевной.

   - Купите билет и можете идти разговаривать, - сказала, как отрезала кассир.

  Я отдал ей двадцать пять копеек, получил билет, но при этом, не удержавшись, спросил: - А если бы я не был сам по себе?

   - Тогда бы вы были в составе экскурсии, и билет вам стоил десять копеек.

   Пройдя в первый зал, откуда начиналась экспозиция, я сразу подошел к женщине - смотрительнице, лет тридцати пяти. Строгое темно-синее платье с кружевным воротничком подчеркивало стройность ее фигуры, а густые волосы, уложенные узлом на голове, демонстрировали изящность шеи. Взгляд синих глаз мягкий и доброжелательный.

   "Приятная женщина, - отметил про себя я.

   - Здравствуйте. Не подскажите, где я могу увидеть гражданку Гришутину?

   - Здравствуйте. Это я, но вас, извините, не знаю.

   - Меня зовут Александр Станиславович. Можно просто звать Сашей. Я приехал из Красноярска и привез вам письмо от Натальи Алексеевны.

  Женщина сначала обрадовалась, но в следующее мгновение на ее лице появилась тревога.

   - Господи. Надеюсь, с ней ничего не случилось?

   - Пока ничего. А это вам. Держите, Анастасия Васильевна, - я достал из кармана письмо и протянул женщине.

  Та взяла письмо в руки, какое-то время смотрела на него, потом подняла глаза, полные слез и тихо спросила: - Как она... себя чувствует?

   - Обрадовать нечем, но, когда я уезжал, была жива. Если вы знаете, у нее плохо с сердцем.

   - Да. Да, я знаю, - женщина достала платочек и приложила к глазам. - Извините.

   - Ничего.

   - У меня до обеденного перерыва полчаса осталось. Вы не могли бы меня у входа подождать? Или здесь, по залам, походите.

   - Подожду у входа.

  Дождавшись, когда она выйдет, я спросил ее: - Анастасия Васильевна, где будем разговаривать?

   - Тут в трех минутах бульвар. Идемте туда.

  Мы сели на лавочку.

   - Я прочитала письмо. Вы знаете его содержание?

  Я невольно напрягся: - Нет.

   - Наталья Алексеевна пишет о вас, как о хорошем, приличном человеке.

   - Не может быть. Я человек, склонный к риску, и она об этом знает.

   - Кстати, она и об этом упоминает. Вы знаете, она пишет так, словно говорит с тобой, поэтому я уже много чего о вас знаю.