1937

Конечно, участники пленума не догадывались, что это неожиданное предложение, мотивируемое необходимостью избежать чрезмерной переброски кадров из региона в регион, имело совсем иной прицел: не допустить полного развала и хаоса в управлении партией и страной при предстоящем тотальном истреблении «первых лиц» во всех звеньях аппарата. Тем не менее установка на «подготовку смены» не могла не вызвать недоумения и тревоги у участников пленума, в своём большинстве являвшихся «первыми лицами». Этим людям, далеким от пенсионного возраста, было непонятно: зачем понадобилось немедленное выдвижение кандидатов на смену всем руководителям.

Однако Сталина не волновали такие настроения высших аппаратчиков, изрядно напуганных последними событиями и не отваживавшихся на протест против этой новации. Главным для него было обращение к будущим «выдвиженцам», которым его предложение открывало заманчивую перспективу быстрого подъёма по карьерной лестнице. Назвав предложение Сталина «гениальным», Жданов заострил ещё один сталинский тезис, заявив, что «недостаток демократизма» «мешает нам видеть новых людей, и многие люди у нас перестаивают, а перестаивая и будучи забытыми, они становятся резервом для недовольных внутри нашей партии». Вслед за этими словами Жданова Сталин бросил реплику, призванную подчеркнуть законность такого недовольства: «Сколько угодно талантов, только их не выдвигают вовремя, и они начинают гнить, перестаивают» [590]. Эта мысль, развитая Сталиным в его собственном докладе (см. гл. XXXIV), представляла прямой клич, обращённый к карьеристски настроенной молодёжи, обещание скорого продвижения её на высокие посты.

XXX

Февральско-мартовский пленум о вредительстве

Следующий пункт повестки дня был сформулирован таким образом: «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов по народным комиссариатам тяжёлой промышленности и путей сообщения».

Уже при обсуждении вопроса о партийной демократии некоторые ораторы без всякой связи с темой своего выступления приводили «факты» вредительства «троцкистов». Так, Евдокимов говорил, что «враги, засевшие в Ростовском горсовете», при строительстве школ сознательно не обеспечивали их противопожарным оборудованием. При этом, как заявлял Евдокимов, ссылаясь на показания «вредителей», они говорили: «Пусть учатся детишки, а через некоторое время мы им устроим такой костер, что всё население Ростова будет проклинать советскую власть до самой смерти» [591].

Фантазия других ораторов не простиралась до столь зловещих примеров. Секретарь Свердловского обкома Кабаков смог рассказать лишь о том, что в день открытия съезда Советов в Свердловске возникли очереди за хлебом, поскольку «в органах Облвнуторга всё руководство планированием, транспорт были захвачены врагами». Другой пример «вредительства в торговле», приведённый Кабаковым, выглядел ещё более анекдотично: «В одном магазине встретили такой факт — на обертку используют книги Зиновьева, в другом ларьке обертывают покупки докладом Томского. (Смех.) Мы проверили, и оказывается, такой литературы торгующие организации купили порядочное количество тонн. Кто может сказать, что эту литературу пользуют только для обертки?» [592]

Столь же фантастический характер носил пример «идеологического вредительства», приведённый Богушевским. Он сообщил, что после трансляции приговора по делу «антисоветского троцкистского центра» Минская радиостанция «передала концерт, включающий известную бе-мольную сонату Шопена, третью часть которой составляет „Марш фюнебр“, т. е. знаменитый похоронный марш Шопена… И сделано очень тонко: не просто траурный марш — это было бы слишком откровенно и легче было бы заметить по программе и предотвратить — а бемольная соната: не всякий знает, что в ней-то и содержится этот марш. Это, конечно, не случайность. Дело объясняется тем, что, оказывается, и там была определённая засорённость троцкистскими элементами и прочими совершенно негодными людьми» [593]. Столь высокая музыковедческая эрудированность и изощрённость «троцкистских элементов», по словам Богушевского, служила тому, чтобы выразить скорбь по поводу расстрела подсудимых.

Естественно, что для оглушения членов пленума и всего населения страны размахом и тяжкими последствиями «вредительства» требовались более внушительные «факты». Ими был заполнен доклад Молотова, открывший обсуждение третьего пункта повестки дня. Этот доклад был немедленно опубликован в «Правде» и «Большевике» и затем выпущен отдельным изданием в количестве более полутора миллионов экземпляров.