1937

Замалчивая протесты зарубежной общественности, «Правда» на протяжении нескольких месяцев после барселонских событий публиковала статьи об «очищении тыла от троцкистско-фашистских провокаторов и шпионов» [871]. В одной из этих статей сообщалось, что валенсийская полиция опубликовала список арестованных в течение июня, который включал имена «645 фашистов, троцкистов и лиц без документов» [872]. Ещё больше арестов было произведено в Каталонии.

На расправу с ПОУМом Троцкий откликнулся статьёй «Начало конца», в которой подчёркивал: «Методы амальгамы и подлога, выработанные в Москве, переносятся в готовом виде на почву Барселоны и Мадрида. Вожди ПОУМа, которых можно обвинить только в оппортунизме и нерешительности по отношению к сталинской реакции, объявлены внезапно „троцкистами“ и, разумеется, союзниками фашизма. Агенты ГПУ в Испании „нашли“ написанные ими самими химические письма, в которых связь барселонских революционеров с Франко устанавливается по всем правилам московского подлога. В негодяях для выполнения кровавых поручений недостатка нет» [873].

Не зная о ведущей роли, которую играл в провоцировании барселонского мятежа и в последующих преследованиях поумовцев Орлов, Троцкий называл другого активного участника этих кровавых событий, действовавшего под своим, к тому же широко известным именем. Им был бывший оппозиционер В. А. Антонов-Овсеенко, который в дни процесса 16-ти выступил с постыдной статьёй, где, в частности, сообщил о своём письме Кагановичу, в котором говорилось, что в отношении Зиновьева и Каменева он «выполнил бы любое поручение партии. Было ясно — да, вплоть до расстрела их как явных контрреволюционеров» [874].

Спустя несколько недель после появления этой статьи Антонов-Овсеенко был вызван к Сталину, который сообщил ему о назначении его генеральным консулом в Барселону. На этом посту, как ясно дал понять Сталин, Антонов-Овсеенко сможет загладить своё «троцкистское прошлое», т. е. участие в левой оппозиции 20-х годов.

«Бывший революционер Антонов-Овсеенко, покаявшийся в 1927 году в своих оппозиционных грехах и смертельно убоявшийся в 1936 году попасть на скамью подсудимых,— писал Троцкий,— заявил в „Правде“ о полной готовности „собственными руками“ душить троцкистов. Этого субъекта немедленно отправили, под маской консула, в Барселону и указали, кого именно душить… Такие ответственные поручения вершатся не иначе, как по прямому поручению „генерального секретаря“» [875].

Идеологическое «обоснование» кровавых расправ в Каталонии осуществлялось Михаилом Кольцовым. Выразительные свидетельства об этом мы находим в романе Хемингуэя «По ком звонит колокол», где Кольцов выведен под именем Каркова. Писатель изображает Каркова с нескрываемой симпатией, восхищается его умом и даже смотрит на него (глазами своего героя) как бы снизу вверх. Вместе с тем, читая роман, чувствуешь, как у Хемингуэя, не до конца разобравшегося в тогдашней политической мозаике, некоторые высказывания Кольцова, которыми тот доверительно делился с писателем, вызывали чувство не вполне осознанной тревоги. В этом плане характерно описание беседы Каркова с Робертом Джорданом (чей образ в известном смысле представляет alter ego автора). Когда Джордан слышит от Каркова слова о допустимости индивидуального террора, между ними завязывается острый диалог, в котором Карков чередует банальные штампы сталинистской пропаганды с циничными и лживыми высказываниями.

«— Я думал, что вы против метода политических убийств [,— говорит Джордан].

— Мы против индивидуального террора,— улыбнулся Карков.— Конечно, мы против деятельности преступных террористических и контрреволюционных организаций. Ненависть и отвращение вызывает у нас двурушничество таких, как Зиновьев, Каменев, Рыков и их приспешники. Мы презираем и ненавидим этих людей.— Он снова улыбнулся.— Но всё-таки можно считать, что метод политических убийств применяется довольно широко.

— Вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать. Но, конечно, мы казним и уничтожаем выродков, накипь человечества. Их мы ликвидируем. Но не убиваем. Вы понимаете разницу?» [876]

Из этого отрывка отчётливо видно: политические убийства без следствия и суда, широко практиковавшиеся в Испании, Карков с циничной усмешкой противопоставлял мнимым террористическим действиям «двурушников», попутно убеждая своего собеседника в разнице между «убийством» и «ликвидацией» по приговорам московских судов.

Ещё более двусмысленно звучали ответы Каркова на вопросы Джордана о «путче ПОУМа»:

«— Ну, это совершенно несерьёзно. Бредовая затея всяких психов и сумасбродов, в сущности, просто ребячество. Было там несколько честных людей, которых сбили с толку. Была одна неглупая голова и немного фашистских денег. Очень мало. Бедный ПОУМ. Дураки всё-таки.

— Много народу погибло во время этого путча?

— Меньше, чем потом расстреляли или ещё расстреляют… Бедный ПОУМ. Они так никого и не убили. Ни на фронте, ни в тылу. Разве только нескольких человек в Барселоне.

— А вы были там?