1937. АнтиТеррор Сталина

Ведомственные соображения говорили: впервые в органы ЧК вдруг ЦК назначает контроль. Люди не могли никак переварить этого…»[199]

6 декабря схема следствия под давлением «сверху» сложилась: существовало два центра — в Ленинграде и Москве. Во главе «Московского центра» стоят Зиновьев и Каменев.

Следственной группе во главе с заместителем наркома внутренних дел Я. Аграновым удалось убедить Николаева в том, что он может выполнить еще одну важную «миссию» — помочь разгромить зиновьевцев. Николаев не принадлежал к оппозиции, враждебность к Кирову не исключала ненависти и к Зиновьеву. Играя на неустойчивых психологических клавишах Николаева, его мессианизме, нервных перепадах от одной позиции к другой, следователи добились своего. Такая же игра велась и с другими обвиняемыми.

После 8 декабря Николаев «сломался» и стал давать показания о группах Котолынова и Шатского, которые готовили покушение на Кирова. Он часто путался в показаниях, но НКВД не обращало на это внимания — нужно было скорее отчитаться о раскрытии заговора оппозиционеров. Сталин тоже не мог вникать во все нюансы дела и с удовлетворением решил, что зиновьевская версия оказалась верной. Раз Николаев был левым оппозиционером идейно, был знаком с известными ленинградскими левыми, то почему бы ему не быть левым оппозиционером (зиновьевцем) организационно?

Постепенно из знакомых Николаева вырисовывался «ленинградский центр», в который НКВД «вовлекло» пока 14 человек. Трое согласились сохранить себе жизнь ценой признания в причастности к убийству (возможно, кто-то что-то слышал от Николаева о его планах, где-то поддакнул, что уже означало «причастность»).

Остальные арестованные (кроме Шатского) тут же признали, что участвовали в подпольной оппозиционной зиновьевской группе, но причастность к убийству категорически отрицали. Арестованные подтверждали: «Руководители нашей организации постоянно указывали, что все зло исходит от нынешнего руководства т. Сталина и тт. Молотова, Кагановича и Кирова»[200]. Иначе и быть не могло — внутриполитическая программа зиновьевцев и сталинцев почти не различалась, вопрос заключался в том, кто способен компетентно ее осуществлять. Раз пятилетка ведет к провалам, то дело не в однопартийной системе, не в коммунистической идеологии и даже не в форсированной индустриализации, а в Сталине. В таком взгляде на вещи нет ничего невероятного, практически такая же точка зрения была официальной при Хрущеве. Арестованные зиновьевцы продолжали агитировать следователей за своих вождей: «В случае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева»[201].

С 10 декабря начались аресты оппозиционеров, которые уже не были лично знакомы с Николаевым. Пошло «выкорчевывание» фракции Зиновьева и Каменева. Пресса все чаще произносило слово «двурушничество». «Двурушниками» называли зиновьевцев и тех троцкистов, которые заявили о своем разрыве с оппозицией (это — «одной рукой»), а на самом деле продолжали вести оппозиционную деятельность («другой рукой»). Такое «двурушничество» было сутью тактики зиновьевцев с декабря 1927 г., а потом и части троцкистов.

18 декабря было разослано секретное письмо ЦК парторганизациям «Уроки событий, связанных со злодейским убийством тов. Кирова». В нем о зиновьевцах говорилось: «Они стали на путь двурушничества как главного метода своих отношений с партией… В отношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из партии — его надо арестовать и изолировать, чтобы помешать ему подрывать мощь пролетарской диктатуры»[202].

С 18 декабря Зиновьева и Каменева называют в прессе «фашистским отребьем». Они были арестованы 16 декабря.

При аресте Зиновьев сел писать письмо Сталину: «С того времени, как распоряжением ЦК я вернулся из Кустаная, я не сделал ни одного шага, не сказал ни одного слова, не написал ни одной строчки, не имел ни одной мысли, которые я должен был бы скрывать от партии, от ЦК, от Вас лично»[203]. У Сталина были основания не верить этому.

* * *

Накануне убийства Кирова Зиновьев затеял рискованную игру, что вызвало грандиозный скандал. Он позволил себе отправить «идеологический сигнал» прямо через теоретический рупор ВКП(б) «Большевик», причем вопреки ясно выраженной воле Сталина.