1937. АнтиТеррор Сталина

Расстрел Зиновьева и Каменева был тем более неожиданным и нецелесообразным, что на процессе они дали следствию не просто ниточку, а целый клубок: заявили, будто убийство Кирова готовили также Бухарин, Рыков и Томский. Вышинский заявил, что начато расследование в отношении Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, Радека и Пятакова, а Сокольников и Серебряков прямо привлекаются к ответственности. Узнав об этом, Томский застрелился. В предсмертном письме он писал: «Мне пришлось бы доказывать вздорность и всю несерьезность этих наговоров, оправдываться и убеждать, и при всем том мне могли бы не поверить. Перенести это все я не в состоянии… мне предстоит процедура, которую я порой не в состоянии вынести. Несмотря на все свои ошибки, я всю сознательную жизнь отдал делу коммунизма, делу нашей партии. Ясно только, что не дожил до решительной схватки на международной арене. А она недалека»[291]. И здесь ключевая для опальных политиков надежда на «мировые развязки». Томский также сообщил Сталину: «Если ты хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года, — спроси мою жену лично, тогда она их назовет»[292]. В беседе с Ежовым жена Томского обвинила Ягоду в том, что он помогал «правым». Конечно, такое обвинение было голословным, но сигналы о симпатиях Ягоды «правым» поступали и раньше. Сталин еще при Менжинском не доверял Ягоде и в некоторых вопросах просил не передавать ему ту или иную информацию[293]. Но до расстрела Зиновьева и Каменева Сталин считал Ягоду вполне терпимым на посту наркома внутренних дел. Сообщение жены Томского легло на подготовленную почву.

В 1936 г. Бухарин, который в это время был фактически отстранен от руководства газетой, сосредоточился вместе с Радеком на писании конституции. Он связывал с ней большие надежды по переходу к демократии. Узнав об обвинениях в свой адрес, Бухарин немедленно выехал в Москву (он отдыхал на Памире). Прибыв домой, он выразил глубокое удовлетворение расстрелом Зиновьева и Каменева с присущим ему творческим подходом: «Это — осиновый кол, самый настоящий, в могилу кровавого индюка, налитого спесью, которая привела его в фашистскую охранку»[294]. Речь идет о Троцком, но осиновый кол вонзен в расстрелянных. У Бухарина было основание вздохнуть свободно — с расстрелом, как казалось, обрывались нити следствия.

Призывая Сталина «выискать и выловить и уничтожить всю нечисть», Бухарин умоляет его: «Представьте себе человека, всей душой любящего великое дело, когда этому человеку бросается обвинение в его разрушении; когда он бесконечно любит партию, а на него тычут пальцем, как на врага»[295]. Бухарин любит не то, что нужно. Партию и сам Сталин уже не любит. Не доверяет он партии.

В этом же письме Бухарин пытается и скрыто шантажировать Сталина — ведь именно он, Бухарин, уговаривает западную интеллигенцию любить СССР. Казнь Бухарина плохо отразится на имидже СССР. Что же, Сталин будет взвешивать за и против. До него дошла информация о слишком откровенных разговорах Бухарина с меньшевиком Николаевым во время зарубежной поездки. Много лет спустя Николаев подтвердил, что Бухарин подумывал даже о встрече с Троцким, говоря: «Конечно, между нами были большие конфликты, но это не мешает мне относиться к нему с большим уважением»[296]. Сближение разных крыльев оппозиции не могло не беспокоить Сталина. До самого кануна расправы над «правыми» он отделял их от Троцкого. Выступая на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б), Сталин говорил: «Комиссия… считает, что нельзя валить в одну кучу Бухарина и Рыкова с троцкистами и зиновьевцами, так как между ними есть разница, причем разница эта говорит в пользу Бухарина и Рыкова»[297].

8 сентября 1936 г. состоялась очная ставка Рыкова и Бухарина с обвиняемым Сокольниковым. Тот признал, что Каменев говорил ему в 1932–1933 г., что к будущему правительству надо привлечь Рыкова. В этом не было ничего невероятного, но и вины Рыкова в этом тоже не было. Стране сообщили о прекращении дела против «правых». Но для Сталина показания Сокольникова были еще одним подтверждением потенциальной опасности правых. Если Каменев готов работать с Рыковым, то тем более на это будут готовы Шеболдаев и другие партбоссы, если решатся сместить Сталина и Молотова. Так что дело не закрыли, а вынесли его на обсуждение декабрьского Пленума ЦК. Там Сталин заявил, что доказательств против Бухарина и Рыкова маловато, и нужно еще разобраться, дать возможность им оправдаться. Вопрос перенесли на февральский пленум.

Однако пока Сталин не был настроен форсировать дело «правых» после гибели главных обвинителей. Аресты «правых» могли раньше времени вызвать конфликт с умеренной частью партии, для которой эти репрессии могли стать сигналом к более активным действиям.