1937. АнтиТеррор Сталина

31 июля Политбюро расширило список социальных категорий, подлежавших уничтожению: бывшие кулаки, ведущие антисоветскую деятельность, бывшие члены оппозиционных партий, антисоветские элементы, содержащиеся в тюрьмах, уголовники. Расстреливались также бывшие члены оппозиций и вообще подозрительные элементы.

Если уж Сталин решился уничтожить целый слой потенциальных инакомыслящих в своей партии, то что было ждать практически явным инакомыслящим — носителям левых взглядов, альтернативных официальным — эсерам и меньшевикам. Материалы НКВД о ссыльных эсерах пестрят цитатами из их разговоров, которые кардинально расходятся с тенденцией следствия. Эсеры — это не террористы и подручники кулаков и зарубежных спецслужб, а заступники народа, внимательные критики сталинской политики и пропагандисты, которые ведут работу по восстановлению организационных связей. Более того, они даже — сторонники сохранения колхозов и превращения их в настоящие самоуправляющиеся хозяйства: «Мы крестьянская, а не кулацкая партия. И с точки зрения общекрестьянских интересов (а эти интересы — есть интересы всей страны) необходимо вести упорную борьбу за то, чтобы в колхозы, теперь господствующую форму организации крестьян в деревне, внести живую струю, освободить их от бюрократической опеки коммунистов. Здесь лежит центральная задача нашей эсеровской работы…

Недовольный большевиками интеллигент, недовольный коллективизацией, проводимой коммунистами, крестьянин, недовольный общественными нагрузками, подписками на заем, стахановскими выкрутасами, ведущими в большинстве к снижению заработной платы, рабочий — вот из кого должны состоять наши кадры»[448]. Такая пропаганда несла не меньшую угрозу режиму, чем «фронда» партийных чиновников. И если уж Сталин решился бить по площадям, то осколки гражданского общества предстояло выкорчевать полностью.

Удар по потенциальной некоммунистической оппозиции был важен еще и в связи с предстоящими выборами. Если внутрипартийная оппозиция действовала теневым образом через установление контроля за властными рычагами и силовыми структурами, то бывшие представители оппозиционных партий, религиозные круги, кулаки и др. недовольные, но опытные люди теоретически могли использовать выборы 1937 г. или хотя бы скомпрометировать их своими попытками зарегистрироваться в качестве кандидатов, которые пришлось бы грубо пресекать (понятно, что никто не собирался всерьез допускать бывших эсеров и меньшевиков даже в кандидаты в депутаты, не то что в советы).

С 5 по 15 августа в каждом регионе предстояло начать операцию массовых арестов и расстрелов, которую закончить в четырехмесячный срок, то есть к концу года.

На основании информации о количестве «антисоветских элементов», поступившей с мест в Москву, регионам «доводились» лимиты по каждой из двух категорий. Всего было предписано арестовать 259 450 человек, из них 72 950 расстрелять. Затем эти лимиты увеличивались. К концу 1938 г. по этой операции было арестовано ок. 400 тыс. человек. При таких темпах работы тройки не вникали в суть дела и выносили решения из личных предпочтений и социальных признаков. Опыт был еще со времен «красного террора».

Решения о «массовых операциях» доказывают, что уничтожение тысяч людей, на деле не причастных к оппозиционной деятельности, не было вызвано инициативой и злоупотреблениями НКВД. О.В. Хлевнюк считает: «Утверждения о высокой степени автономности и бесконтрольности местной репрессивной инициативы кажутся преувеличенным». Это подтверждают и «материалы руководящих инстанций, в том числе «особые протоколы» заседаний Политбюро, в которых фиксировались решения о проведении репрессивных акций. Основываясь на этих документах, можно утверждать, что «чистка» 1937–1938 гг. была целенаправленной операцией, спланированной в масштабах государства. Она проводилась под контролем и по инициативе высшего руководства СССР… Даже короткое перечисление далеко не всех акций, составлявших то, что известно как «большой террор», дает основания для вывода о сугубой централизации массовых репрессий. Это не означает, конечно, что в репрессивных операциях 1937–1938 гг., как и во всех других государственно-террористических акциях, не присутствовала известная доля стихийности и местной «инициативы». На официальном языке эта стихийность называлась «перегибами» или «нарушениями социалистической законности». К «перегибам» 1937–1938 гг. можно отнести, например, «слишком большое» количество убитых на допросах или превышение местными органами лимитов на аресты, установленные Москвой, и т. д. (Например, по неполным данным, тройка НКВД Туркмении осудила с августа 1937 по сентябрь 1938 г. 13 259 человек, хотя имела лимиты лишь на 6277 человек.) Однако подобная «стихийность» и «инициатива» местных властей была запланирована, вытекала из сути приказов из центра, из назначения на первые роли в НКВД жестоких исполнителей и пресечения малейших попыток противодействовать террору»[449].