Сам Калинин в 1937–1938 годах остался на свободе и в кадрах РККА, можно сказать, чудом: в соответствующих отделах НКВД на него уже был собран «компромат», арестованные сослуживцы к тому времени успели дать показания, необходимые для его изоляции. Однако тогда беда прошла стороной, до поры до времени органы НКВД вроде бы о нем забыли. Но наступил 1944 год, когда Калинин с поста командующего войсками Харьковского военного округа был снят и арестован якобы за антисоветскую агитацию. К ней отнесли все критические замечания, высказанные им в отношении недостатков, имевших место в стране, обществе и армии. Был дан ход и старым показаниям на него (образца 1937–1938 годов) – этой мины замедленного действия.
Система политических донесений и политсводок, хорошо налаженная в политорганах и партийных организациях РККА в 30 е годы, позволяет нам сегодня представить достаточно полную картину о морально-психологическом климате в частях, учреждениях и военно-учебных заведениях Красной Армии. В качестве примера обратимся к политсводке, подписанной секретарем партбюро Управления военно-учебных заведений РККА Грановским. Вскоре после самоубийства Я.Б. Гамарника, суда над группой Тухачевского и ее расстрела, Грановский сообщал в Политуправление РККА:
«События последних дней всколыхнули всю общественность УВУЗа. Каждый член нашего коллектива выражал свое негодование по адресу бандитов-изменников Родины и полное удовлетворение приговором над шайкой предателей.
Из настроений особо отмечается трещина, надрыв в части доверия к т. Славину (начальнику УВУЗа, армейскому комиссару 2-го ранга. –
…Отдельные т.т. (товарищи. –
Не лишним представляется обратиться к мнению на этот счет еще одного современника Тухачевского, представителя Военно-морского Флота. Как воспринимали события лета 1937 года люди, только что вернувшиеся из длительной командировки в Испанию? Их свежий взгляд замечал многое такое. что «невыездным» уже было не в новинку. Одним из таких командиров-добровольцев являлся капитан первого ранга Н.Г. Кузнецов, возвратившийся на Родину в июле 1937 года. В Испании он исполнял обязанности главного военно-морского советника и военно-морского атташе при посольстве СССР.
По словам Кузнецова, он планировал снова вернуться в полюбившуюся ему страну за Пиренеями, однако этого в наркомате ему сделать не позволили, ибо, как заявил на беседе с ним нарком Ворошилов, «нам теперь здесь нужны люди». Еще бы не нужны! Ведь корабль репрессий на всех парах набирал ход, давление в его котлах неуклонно росло и двигалось к высшей отметке, а экипаж постоянно подвергался жесточайшей чистке на предмет лояльности к партии и Советской власти.
«…В Москве я узнал о новых арестах. В первый день еще по дороге в наркомат я встретился на Гоголевском бульваре с К.А. Мерецковым, который до этого также был в Испании, где мы познакомились с ним. Прежде всего он спросил, куда я иду, и, узнав, что хочу доложиться начальнику Военно-Морских Сил В.М. Орлову, посоветовал не ходить, доверительно поделившись, что «он сегодня ночью арестован»…
Я сперва не поверил Кириллу Афанасьевичу. Но такими вещами не шутят. Весть подтвердили другие, и все равно она не укладывалась в голове. Мы, молодые командиры, знали об Орлове много положительного из его деятельности в годы революции и считали его революционером из старых гардемаринов-разночинцев… Я вспоминал беседы с Владимиром Митрофановичем, все, что знал о нем. Были у него свои слабости, недостатки, но чтобы такой человек изменил Родине?! Сообщение К.А. Мерецкова вызвало у меня удивление. что такой большой руководитель флота также замешан в предательстве.
А товарищи рассказывали о все новых арестах… Я считал их честными советскими командирами, все силы отдававшими флоту. В них я до сих пор не сомневался. Как же так?..»
После отпуска Кузнецов назначается заместителем командующего Тихоокеанским флотом. Прибыв в середине октября 1937 года во Владивосток, он попадает, по его словам, в самый разгар «изъятия» органами НКВД лиц из числа руководящего состава флота.