1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

В конце мая и июне 1938 г. снова начались вызовы меня на допросы (это было в тот момент, когда Булин на допросах и очных ставках решительно отказывался от всех предъявленных ему обвинений. – Н.Ч.). Сначала меня вызвал какой-то молодой следователь, который интересовался биографией Булина. На мой вопрос, когда закончится следствие Булина, он мне ответил: «Тогда, когда он признается в шпионской деятельности». На другой день меня вызвал какой-то следователь, политкомиссар Красной Армии, орденоносец. На мой вопрос – в чем же обвиняется Булин – он ответил: «Булин шпион и он давно уже в этом признался». Этот же следователь на мой вопрос о детях весьма развязно мне сказал: «Детей Ваших не надо было арестовывать. Но, знаете, они попались под горячую руку в ноябре 1937 года». Следствие и на этот раз закончилось предложением написать записку о том, «что я на воле», так как Булин, по словам следователя, «психует» без известий обо мне. Я написала просимую записку.

Через несколько дней меня вызвал опять капитан Малышев… На том же допросе капитан Малышев обещал мне показать собственноручные показания Булина и предложил мне написать записку о том, что я в Бутырской тюрьме, т.к., по его словам, «пора Булину знать, что Вы арестованы». Я это написала. По некоторым намекам в разговоре со мной Малышева я поняла, что он вызывал также на допрос кого-то из ребят, а, может быть, и обоих также для написания записок отцу»[356].

В июне 1938 года следственные работники предпринимают новый натиск на Булина с целью возврата его в «лоно» прежних показаний, так как дело надо было заканчивать. Начальство нажимало на Малышева, требуя новых признаний арестованного и соответствующих протоколов допроса, а у него это не получалось. Следователь злился на себя и на подследственного, он постоянно ищет дополнительные средства воздействия на упрямого Булина. Ставка на шантаж арестом жены и детей на первых порах дала ему некоторые результаты, хотя и меньше ожидаемых. Тогда Малышев делает новый ход – он переносит центр тяжести в давлении на Булина на очные ставки с теми командирами и политработниками, кто на него когда-то показал. Хотя и от прежнего метода воздействия – шантажа репрессиями относительно жены и детей – орденоносец Малышев также не отказывается.

Из рассказа Н.Л. Яковлевой-Булиной: «Через несколько дней меня снова вызвали на допрос. Вместе с капитаном Малышевым сидел старик, неизвестный мне следователь. Оба они произвели самую настоящую «психическую» атаку на меня. Кричали, награждали Булина самыми нелестными для него эпитетами, перелистывали с шумом написанные булинской рукой показания, заставляли читать отдельные листы из них, в которых Булин признавался во всех смертных грехах. Все было так проведено, чтобы сбить меня с толку окончательно, заставить поверить, что Булин настоящий враг народа… Но больше всего меня убедили в ложности показаний Булина дальнейшие разговоры со следователем. Все отдельные замечания и вопросы следователей ко мне показали, что то, что написано в показаниях Булина, не имеет ничего общего с настоящим состоянием дела Булина и что показания были мне показаны с целью, чтобы нажать на меня. Допрос окончился, как обычно, предложением написать записку, в которой я жаловалась на свое тяжелое настроение, где сообщала, что я арестована, сижу в Бутырках, что меня ознакомили с обвинениями, предъявленными Булину, что мне угрожают перевести для допроса в Лефортовскую тюрьму… Я записку написала. Через несколько дней снова меня вызвал Малышев. Снова я написала под диктовку Малышева записку – уже о том, что я в Лефортовской тюрьме, что меня допрашивают в соседнем с Булиным коридоре, что у меня тяжелое моральное настроение. Заканчивалась записка словами, материнским криком: «Что будет с детьми?». Это был последний разговор с Малышевым… Через 1,5 месяца, 22 августа 1938 года меня вызвал какой-то юноша на 10 минут для подписания протокола об окончании следствия и еще через месяц 20/IХ я получила приговор Особого Совещания: как член семьи изменника Родины на 8 лет исправительно-трудовых лагерей и с 19/Х-38 г. я нахожусь в Темлаге»[357].

Если у Натальи Логиновны встречи с капитаном Малышевым наконец-то закончились, то у ее мужа они продолжались вплоть до дня суда. Кстати, Булин с самого начала следствия просил организовать ему очные ставки с людьми, давшими на него показания. Однако тогда Малышев по разным причинам в этом ему всегда отказывал. «Тогда» – это конец 1937 и начало 1938 года, когда Булин давал признательные показания (с короткими промежутками отказа от них) и писал подробные собственноручные «романы». И в то же самое время Антон Степанович не переставал настаивать на предоставлении ему очных ставок с людьми, оклеветавшими его: А.И. Егоровым, И.П. Беловым, М.М. Ланда, А.И. Мезисом, Г.Д. Хаханьяном, А.П. Прокофьевым, И.М. Гринбергом, Б.У. Троянкером, И.Я. Хорошиловым, В.С. Винокуровым, Е.В. Красновым, Г.Е. Писмаником, М.Е. Симоновым, Л.Ф. Гайдукевичем, М.Р. Кравченко.