1937 год (сентябрь 2007)

Хрущев дал старт столь радикальному изменению представлений о даче, что само это понятие придется еще долго отмывать от чудовищных шестисоточных напластований. «Мы на даче» теперь обозначало: мы в грязи, на грядках, с лейкой, посыпаем нитроаммофоской капусту, которую пытается сожрать безобидная c виду белая бабочка. Пепин, «пятьсотграммовка», белый налив мешаются в моей памяти с розовой брикаделью (помидор), «Комсомолкой» (клубника) и поздней Владимирской (кажется, вишня; вся померзла). Самый шестисоточный цветок - астра. На первосентябрьской линейке детей с Николиной всегда можно было отличить от питомцев СТ «Железнодорожник»: никологорские приносили гладиолусы, купленные в соседних деревнях, а нищие шестисоточники - скромные астры, плод собственного тяжкого труда. Шесть соток - вот действительно постыдная страница нашей истории. Сколько здоровья угроблено на выращивание этого бессмысленного укропа, ревеня, на сбор колорадского жука в поллитровые банки и набор воды во все подходящие и неподходящие емкости в те два часа в неделю, когда воду включали. Гамак на этой, с позволения сказать, даче смотрелся непозволительной роскошью. Соседи, завидев такое, крутили пальцем у виска.

Новое время смешало все со всем. В полном соответствии с законами истории наследники гигантских академических участков, не наделенные талантами отцов, были вынуждены потихоньку отрезать кусочки своих владений представителям новой жизни. Жадность, вообще свойственная наследникам, на сей раз сыграла с ними совсем дурную шутку: в погоне за очень большими деньгами в качестве покупателей наследники сплошь выбирали совсем уж откровенных бандитов. Бандит приходил, безжалостно срезал 100 вековых сосен и ставил дом точно по контуру участка. Наследника, конечно, начинала бить истерика, но боржом пить было уже поздно: деньги потрачены, счастья нет. От обаяния старых дачных мест к сегодняшнему дню ничего не осталось. Тюремные заборы, колючая проволока, камеры видеонаблюдения и бандитские детишки на снегоходах. Утешает одно: сук под собой дачники срубили своими руками, веление времени, как в послереволюционные годы, здесь ни при чем.

Одновременно с раздербаниванием старинных дачных мест началось строительство новых поселений - коттеджных поселков. Это и не загородный дом в полном смысле слова, и не дача. Большинство так называемых коттеджей - расширенный вариант городской квартиры с туалетом при каждой спальне. «Зачем же при каждой?» - спросил я у владельца такого «идеального дома». «Пусть будет. Я рос в бараке, где был один унитаз на двенадцать семей». Что ж, это многое объясняет. В другом коттеджном поселке меня потрясли три очень странных дома - одноэтажные, вытянутые, с дверью, но без окон. «А, это миллионеры с Сахалина, - пояснил провожатый. - Они другой архитектуры никогда не видели».

И вот я мучительно решаю вопрос: неужели каждый теперь имеет право на дачу?

И слушать Баха - тоже?

Евгения Долгинова Как только в раннем детстве спят

Почему в моде ненависть к шести соткам

Если дача Бах, то сапоги - Пушкин. Все перепуталось, и странно повторять: астры - цветы не шестисоточные. Их рисовал Станислав Жуковский в 1912 году на вполне дворянской белой веранде, а романс «Астры осенние, грусти цветы, тихи, задумчивы ваши кусты» композитор Харито написал еще до Первой мировой, в аккурат после хризантем, которые отцвели уж давно, и исполнял в одном концерте. С дачей же в точности наоборот: уже к середине XIX века это было явление столь же массовое и демократическое, как, к примеру, самовар. У кого самовар золотой, у кого жестяной, а у кого и закопченный, но это уже подробности. Летний город позапрошлого века с его, мягко говоря, несовершенными коммуникациями отчаянно вонял, и повальное бегство горожан всех сословий на природу объяснялось не столько модой, сколько благими гигиеническими порывами.