1937. Контрреволюция Сталина

С 25 октября (7 ноября по новому стилю) Временного правительства больше нет.

Лозунг Учредительного собрания еще что-то значит для народа… Но когда 5 января 1918 года в Таврическом дворце собралось Учредительное собрание, оказывается, его очень легко разогнать. Современные историки и публицисты тратят много слов на то, чтобы рассказать, сколь коварны были большевики, какие они плохие и как гадко поступили с Учредительным собранием.

Но тут возможен ведь и другой вопрос — а почему Учредительное собрание оказалось не способно защищаться? Матрос Железняк пригрозил пулеметами, и собрание разошлось… А почему на стороне собрания не было людей с пулеметами? Почему его никто не защищал?

Обратите внимание — Временное правительство все время защищается и все время проигрывает. Ни одного случая наступления! Никто ни разу не пытается штурмовать Смольный институт благородных девиц, в котором засели большевики. Эти-то все время наступают, все время отхватывают власть, территорию, как выражался Ленин, «командные высоты».

И еще одно… Как не случайно Третьи объединительные Съезды Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов собираются сразу после разгона Учредительного собрания! И все, с середины января лозунг Учредительного собрания уже мало популярен в массах. По-видимому, в представлении русских туземцев, съезды Советов 13 января и играли роль Учредительного собрания — Земского собора. А что, разве не так?! Собралась вся земля, и учредила для себя новую власть. А что эта власть не похожа на власть в странах Европы — так ведь и учреждала ее Россия не европейская, а туземная.

Туземный образ революции

Для огромного множества русских туземцев Советская власть была понятной, привлекательной и давала как раз то, чего хотели. По представлениям туземцев, «правильная» власть и должна была утверждать идеал справедливости, коллективизма и равенства. Она это и делала!

Временное правительство стояло на идеалах законности… Поэтому оно, в строгом понимании священной частной собственности, посылало карательные отряды в деревню. Ведь захватывая чужую землю — в данном случае помещичью или кулацкую, — крестьяне нарушали права законных собственников, сокращали базу налогообложения, нарушали законы Российской империи и так далее.

Но крестьяне смотрели на это совершенно иначе! Еще в начале XX века в Сибири считали вполне серьезно, земля — Божья! При попытках правительства взимать плату за использование казенных лесных дач они скорее будут давать взятки лесным объездчикам, чем платить установленную пошлину. Иногда члены общин сговаривались — не давать понятых для суда над пойманными нарушителями. А передача земли в частную собственность вызывала у них просто недоумение и страх кощунства.[118]

Здесь напрашивается вопрос — а как вообще русские туземцы относились к купле-продаже земли? Ведь уже в XVIII веке землю покупали и продавали — сначала дворяне, потом вообще любой, у кого водились деньги, и кто хотел вложить их в землю. Происходило это на глазах у крестьян, они отлично понимали, что землю покупают и продают.

Это только предположение, но, возможно, крестьяне-туземцы смотрели на продающих и покупающих как на богоотступников и на нарушителей самых основных, самых фундаментальных законов мироздания. Примерно так же посмотрели бы мы на человека, который продал собственных детей «на органы» — чтобы из них вынули почки и хрусталики из глаз. Или на того, кто ограбит нищих на церковной паперти.

Сделать туземцы ничего не могли и вообще привыкли к тому, что вот — есть такие, продают и покупают Божью землю. Но как только они получили такую возможность — и прорвался нарыв двухвековой давности.

Если я прав, то аграрные волнения — те самые 16 или даже 18 тысяч крестьянских выступлений за 1916–1917 годы — вызваны не только одной классовой борьбой. И даже не только тем, что в этих имениях (по словам Александра Блока) пороли и насиловали девок. То есть элемент мести тут явно есть, но он ли главный? Может быть, туземцы истово, с религиозным рвением уничтожали все, что связывалось у них с нарушениями законов божеских и человеческих. В этих стенах не только пороли и насиловали их бабушек — в этих стенах кощунственно оскверняли куплей-продажей землю, а на выручку накапливали всякие там мраморы, картины, книги, дорогое оружие, хрусталь и прочий никчемный хлам.

Культурные ценности? А как относились крестьяне к культурным ценностям? Ведь рафинированная культура, особенно книжное знание, не только не было для них ценностью… Оно тоже было религиозно подозрительным, странным занятием, покушением возомнившего человека на божественные функции всезнания.

Справедливости ради, крестьяне довольно редко сжигали живьем помещиков и членов их семей — разве что тех, кто очень уж их «доставал». Но очень может статься, все атрибуты книжной и вообще высокой культуры подлежали вполне инквизиционному «очищению огнем».