1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

Из всех известных на сегодня признательных показаний Тухачевского процитированный абзац — единственное место, где упоминается Бухарин. Но надо иметь в виду, что большинство материалов из уголовного дела Тухачевского, как, впрочем, и других военных заговорщиков, по-прежнему недоступны для изучения.

Тем не менее в архивно-следственных делах участников военно-фашистского заговора в Красной Армии содержится больше, — возможно, гораздо больше сведений о Бухарине. В подтверждение чего обратимся к письму маршала С.М. Буденного от 26 июня 1937 года. Вместе с восемью другими членами Специального судебного присутствия Буденный, напомним, принимал участие в судебном процессе по делу Тухачевского и по горячим следам изложил свои впечатления в письме, адресованном наркому Ворошилову.

Там, где речь заходит о показаниях А.И. Корка на процессе, Буденный отмечает:

«Между прочим, КОРК заявил, что ряд вопросов, которые ему стали известны только на самом суде, раньше для него не были известны. Видимо, предполагает КОРК, руководители заговора в лице ТУХАЧЕВСКОГО от него многое скрыли, как, например, работу ГАМАРНИКА по Востоку и связь с Троцким, Бухариным и Рыковым». [111]

Таким образом, и сам Тухачевский, и его сообщники указывают на связь военных заговорщиков с Бухариным, причем в следственных материалах на военачальников, по-видимому, можно отыскать еще больше инкриминирующих Бухарина сведений, нежели известно в настоящее время.

ПОКАЗАНИЯ ЕНУКИДЗЕ

На сегодняшний день известно только о двух стенограммах допросов Енукидзе, преданных широкой огласке из нескольких, возможно, даже многих других, продолжающих храниться в нерассекреченных архивах.

На первом из допросов, датированном 27 апреля 1937 года, Енукидзе дал показания о своих связях с «правыми» — Томским, Рыковым, Бухариным с 1927 года, с которыми он впоследствии поддерживал отношения через Томского и вместе с ним участвовал в разработке планов убийств Сталина, Молотова, Ворошилова и Орджоникидзе. Кроме того, Енукидзе установил тесные контакты с военными заговорщиками и троцкистами. [112]На другом допросе, от 30 мая 1937 года, он дал подробные показания о взаимоотношениях с командирами Красной Армии и различными представителями «правых», а также рассказал об обсуждении с Ягодой конспиративных связей участников заговора. [113]

Таковы вкратце уличающие Бухарина показания, полученные незадолго до 2 июня 1937 года, когда он сделал первые признания на Лубянке. Но даже из краткого обзора этих известных нам улик ясно: расследование переплетающихся между собой заговоров, часть из которых получила в НКВД говорящее само за себя название «Клубок», в то время находилось в критической стадии.

* * *

Бухарин ссылается на «улики» — доказательства, сыгравшие «очень важную» роль в его решении дать признательные показания через 3 месяца пребывания в тюрьме, в течение которых он не уставал твердить о своей невиновности. К таким доказательствам следует как минимум отнести указанные выше следственные материалы, число которых, надо думать, было значительно больше, чем известно к настоящему времени.

Вслед за некоторыми исследователями логично предположить: незадолго до своих признаний Бухарину стало известно об аресте Тухачевского и других военачальников, что в конце концов и подвигло его дать подробные показания. Такое предположение исходит из того, что Бухарин знал о заговоре в Красной Армии и лелеял надежду, что в случае захвата власти военными его освободят из тюрьмы.

Но скорее всего арест Тухачевского был не единственной причиной бухаринских признаний. Последние, по сути, стали вынужденным шагом, ибо в распоряжении следственных органов оказались показания таких ключевых фигур, как Ягода, Енукидзе и Тухачевский. Лишившись последних надежд на освобождение в результате государственного переворота, Бухарин, судя по всему, решил сменить линию поведения и таким образом извлечь максимум выгод из сотрудничества с властями.

Каковы бы ни были действительные мотивы Бухарина, но он сам пришел к мнению, что дальнейшие препирательства бесполезны. Много позже, выступая в марте 1938 года с последним словом на процессе, Бухарин дал понять, что осознает: для вынесения судом приговора его признания были необязательны:

«Дело, конечно, не в этих раскаяниях и в том числе не в моих личных раскаяниях. И без них суд может вынести свой приговор. Признания обвиняемых необязательны. Признания обвиняемых есть средневековый юридический принцип». [114]

После выхода в свет в 1973 году политической биографии Бухарина, написанной С. Коэном, стало модным считать, что Бухарин одной фразой на эзоповом языке, дескать, перечеркнул сразу все свои прежние признания. Коэн подчеркивал: