1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

Во-первых, нетрудно заметить, что Викторов не держал перед собой текст оригинала документа, когда в 1980-х создавалась его книга. Из приведенной им цитаты выброшено упоминание о массовой операции против бывших кулаков и уголовников. О существовании такой операции было неизвестно вплоть до конца 1990-х годов. А следовательно, либо Викторов цитировал показания Ежова по памяти, либо он сознательно исказил или, говоря иначе, по сути дела сфальсифицировал их содержание.

Либо, что еще более вероятно, Викторов не сам писал какую-то, возможно, даже большую часть своей книги, если вообще делал что-либо самостоятельно. Скорее всего тогдашним идеологам потребовался человек «с именем», который в хрущевские годы занимал относительно высокий пост, участвовал в рассмотрении дел по «реабилитации» и готов был бы выступить в поддержку горбачевско-яковлевской перестройки и гласности.

Горбачев и K° испытывали острую нужду в наговорах таких «экспертов», ибо о рассекречивании архивных документов не могло быть и речи. Те продолжали храниться за семью печатями, и, если судить по крошечной части первоисточников, преданных огласке через 10–15 лет, вытекающие из них выводы пришлись бы Горбачеву явно не по нраву:

Сталина нельзя винить за ежовские массовые репрессии.

Подсудимые трех московских процессов, военачальники, осужденные по делу Тухачевского, и многие другие репрессированные лица, включая членов Центрального Комитета ВКП(б), виновны в организации или участии в заговоре с целью свержения советского правительства.

Часть заговорщиков состояла в сговоре с нацистской Германией и милитаристской Японией.

ГОРБАЧЕВ НЕ СОБИРАЛСЯ СЛЕДОВАТЬ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПРАВДЕ

Большевики отчетливо понимали: государственная власть зиждется не на конституциях, а на силе. Вслед за К. Марксом В.И. Ленин сознавал, что без обращения к грубой силе никакой капиталистический режим не даст себя свергнуть. И Ленин отстаивал марксистское понимание диктатуры пролетариата, не стесняясь порой в выражениях:

«Диктатура пролетариата есть классовая борьба победившего и взявшего в свои руки политическую власть пролетариата против побежденной, но не уничтоженной, не исчезнувшей, не переставшей оказывать сопротивление, против усилившей свое сопротивление буржуазии».[171]

«Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть…

Диктатура означает — примите это раз навсегда к сведению, господа кадеты, — неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть».[172]

Начиная, по крайней мере, с 1920-х годов западные политологи начали разрабатывать теорию, обосновывающую законность отмены конституционных прав во времена кризиса, различая при этом «конституционную диктатуру, которая стремится защитить конституционный порядок, и неконституционную диктатуру, которая приводит к его ниспровержению».[173]

Раскрытие военного заговора и «клубка», или «паутины», переплетенных между собой заговоров троцкистов и «правых» привело к беспрецедентно критическому положению, которое поставило Советский Союз, а с ним и мировое коммунистическое движение на грань катастрофы. Учитывая столь критические обстоятельства, не стоит удивляться, что сталинское руководство ограничило или даже отменило некоторые функции прокуратуры в делах, связанных с государственной безопасностью. Хотя следует оговориться, что само такое решение в отношении прокуратуры нам не известно.

Ежов инструктировал своих подчиненных проводить массовые репрессии в масштабах, далеко превышающих т. н. «лимиты», и при соблюдении максимально возможных мер секретности. По подсчетам Гетти, число несанкционированных казней было поистине огромно.[174]

Операция готовилась в характерной для заговоров атмосфере тайны, что нашло отражение в таких первичных свидетельствах, как стенограмма доклада начальника УНКВД по Западносибирскому краю С.Н. Миронова на оперативном совещании 25 июля 1937 года. Миронов проинструктировал своих подчиненных, что те должны совершить над собой насилие и выбросить из головы оглашаемые им цифры, а именно — огромное число людей, подлежащих аресту в кратчайшие сроки:

«До тех пор пока мы с вами не проведем всю операцию, эта операция является государственной тайной со всеми вытекающими отсюда последствиями. Когда я буду вас знакомить с планом по краю в целом, то всякие цифры, о которых вы услышите, по мере возможности должны в вашей голове умереть, а кому удастся, он должен эти цифры из головы выкинуть, кому же это не удастся, он должен совершить над собой насилие и все-таки их из головы выкинуть, потому что малейшее разглашение общей цифры — и виновные в этом пойдут под военный трибунал.[175] Поскольку цифры достаточно любопытны по краю, я считаю необходимым познакомить вас с ними с тем, чтобы вы могли сориентироваться с масштабом операции».[176]