1937. Русские на Луне

Шешель знал психологию таких людей. Они любят доставлять боль другим, чувствуя свое превосходство, но сами они эту боль вынести не могут и быстро ломаются, как могучее, но трухлявое дерево. Усилие-то небольшое надо, а потом Свирского снесет лавиной, которая покатится следом за одним маленьким камешком, скатившимся с горной вершины. Свирский стоял возле такой горы. Начни она осыпаться, он не устоит. Аферы с ценными бумагами, просроченные векселя, неуплаченные долги и вот покушение на человеческую жизнь. Ему надо побыстрее отравить родителя и завладеть нефтяными вышками, а потом предложить их англичанам.

Шешель вспомнил бледное лицо Шагрея. Его опять затрясло как от лихорадки, будто ему сделалось холодно, а за окном авто была не весна, а лютая зима. Он закусил нижнюю губу, иначе зубы начинали слишком громко стучать друг о друга.

Пойди он в полицейский участок и расскажи о своих догадках — ничего это не даст. Свирский выйдет из этой неприятности сухим и чистым, скользкий как пиявка или скорее как нечестный борец, который отправился на ринг, намазавшись оливковым маслом. Против него надо действовать не по правилам, а так же подло, отбросив все прежние принципы. Но как сделать это? Ведь даже на войне они так и не переступили грань, за которой находится бесчестье, когда руку тебе никто уже не подаст, потому что и по ту и по другую сторону находились люди благородные. Жаль, что они так долго убивали друг друга. Жаль. Они чтили традиции и правила игры. А здесь? Он-то думал, что все позади, а выходит, что самое трудное, самое скверное еще и не наступило.

Тогда зачем все? Зачем он дрался за Империю и зачем погибли десятки людей, которых он знал? Чтобы остались жить такие подлые люди, как Свирский?

Надо все исправить, но, к сожалению, он не мог воспользоваться самым простым и доступным способом — всадить пулю в лоб Свирскому. Тот ее заслужил. Так ведь устрой с ним Шешель ссору — до дуэли дело не дойдет, а уж Свирский, в случае потасовки в людном месте, найдет аргументы, чтобы засадить Шешеля за хулиганство за решетку, а может, у него хватит влияния и связей, чтобы Шешеля сослали в Сибирь.

Голова распухнет от таких мыслей, треснет, как перезрелый арбуз.

Он был виноват перед Шагреем. Сильно виноват, потому что медлил, не думая о том, на что Свирский способен. Теперь он знал это. Но опыт этот чуть не стоил Шагрею жизни. У него бледное лицо. Почти такого же цвета, что и потолок в больнице, куда его отвезли.

— Я заметила, вы так многозначительно посмотрели с Шагреем друг на друга, что у меня появилось подозрение — он не все сказал следователю. — Спасаломская полуобернулась.

— Откуда же я знаю. Я ведь телепатическими возможностями не обладаю, мыслей читать не могу, а с Шагреем и вовсе не разговаривал.

— Нет, вы что-то знаете, но не пойму, почему скрываете, — сказала Спасаломская, — и не пойму, почему скрывает Шагрей. Не пойму.

— Зачем ему скрывать что-то? — удивился Томчин.

— Я тоже не против — задать этот вопрос, — сказала Спасаломская, — и Шагрею и Шешелю.

— Александр Иванович? — Во фразе Томчина слышался вопрос.

— Если бы знал — все рассказал бы, — откликнулся Шешель.

— Вот и я про то же. Елена Александровна, вы слышали?

— Да…

12

Шешель выдвинул ящик письменного стола, достал браунинг, холодный и приятный. Несколько мгновений вертел его в руках, любуясь совершенством форм. Казалось, что тот сам собой занял привычное положение в стиснутой ладони, слился с ней, точно металл мгновенно приклеился к коже, и только смерть могла стать тем растворителем, который разъединил бы их. Шешель часто пользовался им до того, пока на его аэроплан не поставили пулемет, но и после этого всегда брал пистолет с собой вместо талисмана.

Он запихнул его за пояс, дулом вниз, чтобы при случае его легко можно было извлечь, в карман брюк положил дополнительную обойму, полную патронов, задвинул ящик, разогнул спину и поймал на себе чей-то взгляд, посмотрел чуть в сторону и увидел свое отражение в большом мутном зеркале, висевшем на стене.

Шешель усмехнулся. Слишком серьезный вид был у его отражения.

«Точно на войну собрался. Еще до полноты экипировки и для устрашения противника надо пару гранат прихватить. Вот где их взять? И уж слишком они тяжелые. В карман если положишь — отвисать будут, а возьмешь с собой сумку — неудобно станет, движения она сковывает. Ничего, и так все будет хорошо. Без гранат обойдусь», — успокоил он себя и еще раз повторил: «все будет хорошо», будто от того, сколько раз он произнесет эту фразу, зависит его дальнейшая судьба, но на оберегающую молитву они никак не походили. Браунинг за поясом — более действенная и надежная защита, чем любые слова.

Он забежал домой, только чтобы взять пистолет.

Теперь Шешель решал, куда ехать — к дому Свирского или все же Спасаломской? Но последний вариант предполагал оборону, а Шешель хотел перейти к более активным действиям и наступать, а не обороняться.