Выглядело все это весьма демократично. Но в реальности Димитров, и те, кто за ним стоял, просто-напросто хотели освободиться от диктата Сталина и Кремля — с тем, чтобы в будущем создать новый центр красного глобализма. Не исключено, что он возник [- 116 -] бы в одной из европейских стран, пошедшей по пути народнофронтовской революции. (К слову, о новых центрах. В 40-е годы Димитров вел переговоры с Тито о создании «Балканской федерации». Очевидно, этот деятель вовсе не был таким просоветским простачком, каким его принято представлять.)
Показательно, что лидеры Коминтерна не боялись предлагать Сталину собственные политические проекты. А ведь нас уверяют в том, что Коминтерн к тому времени «деградировал» и был послушным оружием в руках Сталина. И тут — такая неожиданная самостоятельность... Но удивляться здесь нечему. Было бы очень наивным полагать, что такая махина, как Коминтерн, столь быстро сдаст свои позиции. Нет, «пламенные интернационалисты» готовы были контратаковать национал-большевика Сталина.
Понятно, что Иосифу Виссарионовичу никакая победа левых сил где-либо в Европе была не нужна. Сталин, как мог, тянул с решением, но все же дал добро на проведение нового курса. При этом он затянул открытие VII, «судьбоносного» конгресса на несколько месяцев. И во время самого форума вождь держался как-то совсем уж отстраненно.
Однако же Иосиф Виссарионович вовсе не собирался сдаваться. Не сумев торпедировать Народный фронт, он решил перехватить сам проект и выхолостить его революционное содержание. Сталин, еще до конгресса, выступил со своей инициативой. Он предложил французским коммунистам заключить союз не [- 117 -] только с социалистами, но и с партией радикал-социалистов. Это грозное название использовала вполне умеренная, центристская партия, находящаяся намного правее социалистов. Ее включение в Народный фронт объяснялось необходимостью расширения политической базы антифашизма. И это объяснение было «проглочено» — левые пошли на объединение с центристами. Возможно, коминтерновцы надеялись на то, что победа Народного фронта на выборах вызовет такой подъем революционного движения, который сметет радикалов (от которых нужны были только голоса в общую избирательную копилку). У них ведь был перед глазами пример 1917 года, когда за несколько месяцев после падения монархии произошло полное банкротство леволиберальной партии кадетов. Но ведь Россия тогда участвовала в мировой войне, что и способствовало жесточайшей радикализации. Во Франции же ситуация была, конечно, весьма не простой, однако не настолько.
Тем не менее надежды на радикализацию были вполне обоснованны. В середине 30-х произошло довольно-таки резкое полевение европейских социал-демократов. Так, Французская секция Социалистического Интернационала (СФИО) в 1935 году на какое-то время встала левее компартии.