1937

В ходе переследствия Зиновьев и Каменев были вновь объединены Сталиным и поставлены перед необходимостью принять общее решение. Вначале они решительно отвергали предъявленные им обвинения. Особенно мужественно вёл себя Каменев, который заявил допрашивавшему его начальнику экономического отдела ГУГБ (Главного управления госбезопасности) НКВД Миронову: «Вы наблюдаете сейчас термидор в чистом виде. Французская революция преподала нам хороший урок, но мы не сумели воспользоваться им. Мы не знали, как уберечь нашу революцию от термидора. Именно в этом — наша главная ошибка, за которую история нас осудит». Когда Каменеву было предъявлено показание о конспиративной встрече на его квартире с Рейнгольдом, Каменев заявил: из дневника круглосуточного наружного наблюдения, которое велось за его квартирой, и из допроса сотрудника ОГПУ, который неотлучно находился на ней под видом охранника, легко установить, что Рейнгольд ни разу не посещал его. Наконец, Каменев пригрозил Миронову, что в случае дальнейших провокаций он потребует вызвать на суд Медведя и других бывших руководителей ленинградского УНКВД и сам задаст им вопросы об обстоятельствах убийства Кирова [52].

Понятно, что сообщения о поведении Каменева на следствии должны были вызвать у Сталина приступ жестокой ярости. Как вспоминал Орлов, «даже верхушка НКВД, знавшая коварство и безжалостность Сталина, была поражена той звериной ненавистью, которую он проявил в отношении старых большевиков, Каменева, Зиновьева и Смирнова». Хотя Ягода и его помощники далеко прошли по пути перерождения и имели богатый опыт в преследовании оппозиционеров, «имена Зиновьева, Каменева, Смирнова и в особенности Троцкого по-прежнему обладали для них магической силой» [53]. Они считали, что Сталин не посмеет расстрелять старых большевиков и ограничится тем, чтобы их публично опозорить.

Жена Прокофьева рассказывала в лагере А. М. Лариной, что Сталин заявил Ягоде: «Плохо работаете, Генрих Григорьевич, мне уже достоверно известно, что Киров был убит по заданию Зиновьева и Каменева, а вы до сих пор этого не можете доказать! Пытать их надо, чтобы они, наконец, правду сказали и раскрыли все свои связи». Передавая эти слова Прокофьеву, Ягода разрыдался [54].

Получив сообщение о «запирательстве» Каменева и Зиновьева, Сталин поручил вести их дальнейшие допросы Ежову, который ясно дал понять подследственным, что им предлагается принять участие в судебном подлоге. Его политическую необходимость Ежов объяснил Зиновьеву следующим образом: советская разведка перехватила документы германского генштаба, которые свидетельствуют о намерении Германии и Японии ближайшей весной напасть на Советский Союз. Поэтому больше, чем когда-либо, необходима поддержка международным пролетариатом «отечества всех трудящихся». Этому мешает Троцкий своей «антисоветской пропагандой». Зиновьев должен «помочь партии нанести по Троцкому и его банде сокрушительный удар, чтобы отогнать рабочих от его контрреволюционной организации на пушечный выстрел» [55].

Вслед за этим Ежов объявил Зиновьеву, что от его поведения на суде зависит жизнь тысяч бывших оппозиционеров. Повторив те же аргументы Каменеву, Ежов в качестве дополнительной угрозы заявил последнему о возможности расправы с его старшим сыном, находившимся в тюрьме с марта 1935 года. Он предъявил Каменеву показание Рейнгольда, что тот вместе с сыном Каменева выслеживал машины Сталина и Ворошилова для организации террористических актов. Обещание сохранить жизнь старшему сыну явилось одним из главных мотивов, побудивших Каменева к «признаниям». Тем не менее не только старший сын Каменева, но и его средний сын, шестнадцатилетний Юрий, были расстреляны в 1938—1939 годах.

В воспоминаниях Орлова, подробно описавшего весь ход следствия, его методы и механизмы, не говорится о применении прямых истязаний по отношению к Каменеву и Зиновьеву. Примененные к ним «методы физического воздействия» ограничились тем, что их поместили в камеры, где в жаркие летние дни было включено центральное отопление. Невыносимые жара и духота особенно тяжело переносились Зиновьевым, который испытывал тяжкие страдания от астмы и приступов колик в печени, причём оказываемое ему «лечение» только усугубляло его муки.

Зиновьев первым проявил готовность к сговору со Сталиным. После продолжавшегося целую ночь допроса, проведённого Ежовым и Молчановым, он обратился к ним с просьбой организовать ему встречу наедине с Каменевым. В беседе, которая, разумеется, прослушивалась, Зиновьев убедил Каменева дать требуемые показания на суде, если переданное Ежовым от имени Сталина обещание сохранить им и другим оппозиционерам жизнь будет подтверждено лично Сталиным в присутствии всех членов Политбюро.

Вскоре после этого Зиновьева и Каменева доставили в Кремль, где они были приняты Сталиным и Ворошиловым. Когда Каменев сказал, что им была обещана встреча со всем составом Политбюро, Сталин ответил, что он и Ворошилов являются «комиссией», выделенной Политбюро для переговоров с ними.