1937

«Троцкисты, бесспорно располагали большим опытом революционной борьбы и, благодаря этому, умели держаться сплочённо, дружно и храбро, умели соблюдать известные меры предосторожности в своей работе и борьбе». Когда автор воспоминаний посоветовал В. Косиору «смириться с судьбой и запастись терпением для отбытия срока заключения», поскольку «никакие акции протеста не помогут», Косиор ответил: «По-своему вы правы. Но не забывайте, что мы не уголовная банда и не случайные политические преступники, мы — противники сталинской политики и желаем стране только лучшего… Если наше положение — действительно скверное, то мы хотим, по крайней мере, знать, что думает об этом Москва. Сегодня мы имеем право полагать, что местные чекисты проявляют собственную инициативу, ущемляя наши элементарнейшие права, даже как заключённых, а мы хотим знать мнение Москвы — тогда многое для нас станет ясным».

В октябре 1936 года начался кульминационный пункт воркутинской трагедии — объявление голодовки всеми троцкистами, находившимися в местных лагерях.

Голодавшие требовали открытого суда над собой (большинство из них получило лагерные сроки заочно, по постановлению Особого совещания), освобождения своих жён и детей и предоставления им права на свободный выбор места жительства, перевода стариков и инвалидов из полярных районов в районы с более мягким климатом, отделения политических заключённых от уголовников, установления для всех заключённых одинакового питания независимо от выполнения нормы.

Во всех воспоминаниях называется один и тот же беспрецедентный срок голодовки — 132 дня. В ней принимало участие более тысячи заключённых, из которых несколько человек умерли. Вскоре участников голодовки свезли из всех лагпунктов в посёлок, находящийся в нескольких десятках километров от рудника. Но и оттуда к остальным заключённым стали поступать сведения, что голодовка продолжается и троцкисты не намерены сдаваться. «Даже вольнонаёмные не осмеливались выразить свою ненависть к „вылазке заклятых контрреволюционеров“, так как, видимо, трагедия голодающих находила какой-то отзвук и в их сердцах… Чекисты приняли все меры к тому, чтобы эта голодовка не стала объектом мирового общественного мнения и прессы» [922]. Весной 1937 года голодающим по приказу из Москвы было сообщено, что их требования удовлетворены. Все они были направлены на бывшую штрафную командировку «Кирпичный завод», где с осени 1937 года начались массовые расстрелы.

XLV «Бюрократия ужаснулась»

Противники сталинизма не ограничивались населением лагерей. Их численность неуклонно росла и на воле.

Стимулируя непрерывную публикацию сообщений о всё новых «разоблачённых троцкистах», Сталин не смущался тем, что обилие таких сообщений создаёт впечатление о крайней многочисленности сторонников стократ заклеймённого Троцкого. Главной его задачей было нагнетание ужаса масштабностью возглавляемой Троцким заговорщической деятельности и чудовищностью преступлений участников этого всеобъемлющего заговора.

Однако, наблюдая, как из правящей тележки выпадают всё новые лица, простые люди не могли не спрашивать себя: кто правит нами? Почему люди, боровшиеся за Советскую власть и до вчерашнего дня ходившие в её фаворитах, внезапно оказались тяжкими преступниками?

Несмотря на неминуемость расправы, которая должна была последовать за малейшее выражение сомнений в правомерности репрессий, негодующие голоса протеста раздавались даже на партийных собраниях. В воспоминаниях О. Адамовой-Слиозберг рассказывается о её встрече в тюремной камере с ивановской ткачихой, старой большевичкой и участницей гражданской войны О. И. Никитиной, тридцать пять лет проработавшей у станка. Никитина получила десять лет за то, что со свойственной ей прямотой заявила на собрании: «„Говорите, все предатели. Что же Ленин-то совсем без глаз был, не видел людей, которые вокруг него жили?“ И вот сидела она и по целым дням шептала про себя — всё доказывала себе, что правильно поступила» [923].

Даже по поводу Троцкого, на протяжении многих лет изображавшегося официальной пропагандой в качестве вождя «авангарда контрреволюционной буржуазии», нередко публично высказывались слова сочувствия и уважения. Так, студент индустриального рабфака в Ростове-на-Дону Козлов говорил на партийно-комсомольском собрании: «Троцкий имеет колоссальные заслуги перед страной… он один из популярнейших вождей революции». Невзирая на требования «органов», помощник прокурора Старцев отказался санкционировать арест Козлова за это выступление, заявив: «Ведь занимал же Троцкий должности, о которых говорил Козлов на собрании» [924].