1937

«Когда сталинцы называют нас „предателями“,— писал Троцкий,— в этом обвинении звучит не только ненависть, но и своеобразная искренность. Они считают, что мы предали интересы священной касты… которая одна способна „построить социализм“, но которая на деле компрометирует самую идею социализма. Мы, со своей стороны, считаем сталинцев предателями интересов советских народных масс и мирового пролетариата. Нелепо объяснять столь ожесточённую борьбу личными мотивами. Дело идёт не только о разных программах, но и о разных социальных интересах, которые всё более враждебно сталкиваются друг с другом» [365].

Главная цель московских процессов состояла в создании условий для политической дискредитации и физического истребления всей коммунистической оппозиции с тем, чтобы обезглавить народ, лишить его на долгие годы политического авангарда и тем самым — способности к отпору тоталитарному режиму. Классовая борьба в СССР приняла, по существу, свою наиболее острую форму — гражданской войны. Эта гражданская война, в отличие от гражданской войны 1918—1920 годов, выступала в специфической форме государственного террора, направленного на предупреждение каких-либо политических выступлений масс. «В массах, несомненно, живы традиции Октябрьской революции,— подчёркивал Троцкий.— Вражда к бюрократии растёт. Но рабочие и крестьяне, даже формально принадлежащие к так называемой партии, не имеют никаких каналов и рычагов для воздействия на политику страны. Нынешние процессы, аресты, изгнания, судебные и несудебные расправы представляют собой форму превентивной гражданской войны, которую бюрократия в целом ведёт против трудящихся» [366].

Важная особенность этой гражданской войны состояла в том, что она, вопреки намерениям Сталина, с неизбежностью вела к росту численности его противников внутри страны. В результате расправы над заведомо невиновными людьми, строителями большевистской партии, таких противников оказалось значительно больше, чем предполагал Сталин. Эта расправа «не могла не вызвать содрогания в рядах самой бюрократии». Преодолеть центробежные тенденции внутри правящего слоя, в котором сохранялось ещё немало лиц, субъективно преданных коммунистическим идеалам, можно было только путём уничтожения основной части этого слоя. Поэтому большой террор вылился в борьбу, которую «наиболее последовательное бонапартистское крыло бюрократии ведёт против остальных менее твёрдых или менее надёжных её групп» [367].

Размах развязанной Сталиным превентивной гражданской войны был обусловлен силой идей и традиций Октябрьской революции, сохранявших жизненность не только в среде народных масс, но и в среде партийных аппаратчиков, хозяйственников, военачальников и т. д. Чтобы опрокинуть эту силу, не имевшую прецедента в истории, понадобился столь же беспрецедентный по своим масштабам и жестокости государственный террор. В свою очередь этот террор оказался возможным и действенным потому, что он внешне выступал не в своём подлинном контрреволюционном обличьи, а в форме социальной мимикрии, под маской защиты завоеваний Октябрьской революции. Сталинский бонапартистский режим мог удержаться лишь с помощью неразрывно связанных между собой репрессий и фальсификаций. Эти фальсификации — философские, исторические, политические, литературные,— являвшиеся «неизбежной идеологической надстройкой над материальным фундаментом узурпации новой аристократией государственной власти и эксплуатацией ею завоеваний революции» [368], с необходимостью должны были увенчаться небывалыми в истории судебными подлогами. Попутной целью этих подлогов было стремление правящей клики и стоящей за её спиной наиболее низменной и низкопробной части бюрократии «свалить свои экономические неудачи, просчёты, диспропорции, хищения и другие злоупотребления на… троцкистов, которые выполняют ныне в СССР точь в точь ту же роль, что евреи и коммунисты в Германии» [369].