1938: Москва (СИ)

— Три точки, мисс…

Серебров поджал тормоз — пискнули колодки, самолет слегка завилял. Слева выскочил желто-черный полосатый АМЗ с мигающим транспарантом «Suivez-moi!». Газ на треть, убрать закрылки, отжать тормоза и самолет покатился за парковщиком на площадку, налево, по большой дуге. Едва они въехали на стоянку возле Манежа, над ними с рокотом пошел на посадку транспортный АНТ, на мгновение закрывший солнце. Заняв положенное место на парковке рядом с Манежем, Серебров заглушил оба двигателя и, отжав предохранители, сложил крылья.

— Готово, мы на Малом Центральном.

Его спутница повесила наушники на штурвал, подтянулась на локтях и махом перебросила ноги через борт, миг — и она уже на земле, приглаживая руками юбку.

— Ну, вон тот ангар и есть Bolshoi?

— Нет, это Manezh. Театр находится в той стороне, за вот этим большим зданием с двумя башнями, это Moscow Hotel.

Не сильно торопясь, подошел водитель парковщика. Серебров вылез из кабины и протянул членский билет Профсоюза:

— Машина временно под моим командованием… Внесите пошлину в счет Профсоюза

— Когда рассчитываете улететь?

Серебров хмыкнул. Интересный вопрос…

— Вам хватит пяти часов?

— Наверное. Пошатаюсь по городу, если будет время, а вы покажете, где Bolshoi. Минуту…

Она полезла в грузовой отсек и вытащила оттуда сумочку, белые летние перчатки и AutoMAG — мечту любого журналиста, германский фотоаппарат с быстросменными катушками и полууниверсальной просветленной оптикой.

— Вот теперь хватит. Идем

Они пошли по огороженной полосатыми вешками дорожке по направлению к «Москве». Серебров прищурился на солнце, вынул из-под хлястика пилотку и надел «рэйбан» — жарит вовсю, хорошо хоть китель не надел.

На выходе со стоянки, возле будки со скучающим под вентилятором охранником, он остановился.

— Вот отель «Москва». Если вы обойдете его с этого бока, вы увидите слева от вас классическое здание с колоннами, на крыше — бронзовая повозка с лошадьми. Это и есть Bolshoi. Я думаю, что с вашим удостоверением прессы вас пропустят куда угодно, хотя могут попросить сдать «вальтер».

— А вы?

— Я вот туда, по другую сторону, — справа от гостиницы через площадь стояло четырехэтажное с большим остекленным куполом здание Биржи, — никаких комментариев, это силовой коммерческий вопрос.

— Хорошо. Через пять часов встретимся здесь в ресторане… У редс есть рестораны в гостиницах?

— Разумеется. Через пять часов

Прощальное рукопожатие и они разошлись, огибая огромное бежевое здание, понизу облицованное пестрым гранитом.

1938 М-10

Биржа встретила летчика привычным деловым гулом и прохладным, пахнущим озоном воздухом — работала централизованная система кондиционирования. Прошел в охраняемую «контрактную» секцию. Сунул жетон в прорезь, загорелась зеленая лампочка, сверху розово высветились накаленными проволочками цифры кабинета — «102».

Коридор, окрашенный серой краской, череда одинаковых дверей с номерами. Кому не нужно, тот не найдет. За дверью 102 внутри окрашенного такой же серой краской «кубика» уже сидел Алехин. Серебров поздоровался, сел в кресло напротив.

— Как оцениваете контракт?

— Нормально, — кивнул Серебров, — нормальный контракт, с не самым сильным риском. Я почти уверен, что англичане попробую руками кого-то из своих корсаров сбить «Вагнера», но я точно так же уверен, что вряд ли у них хватит класса выставить против нас что-то серьезнее обычной пиратской четверки с усилением с легкого авианосца.

Алехин медленно кивнул, чуть щуря льдисто-голубые глаза. Потом он пощелкал ногтем по своей неизменной бабочке — думает.

— Будем делать общий или индивидуальный зачет на двигатели?

Фраза означала — деньги за сбитые самолеты противника делятся на всех поровну или каждый получает свои заработки по показаниям кинопулемета. Вопрос тонкий — в групповом бою можно нарубить сколько угодно хвостов, если твой собственный прикрывают, вот и думай, что дороже стоит. Серебров дипломатично ответил:

— Зависит…Лично я за общий, одно дело делаем. Еще сколько собьем, а то, может, они, увидев такую груду «костей», просто не примут боя.

Наемники в качестве общей эмблемы использовали череп и кости — символ презрения к смерти и верности своим обязательствам до гроба, а «джентльмены удачи» — символы той самой удачи: те же кости, только игральные, веера карт или карточные масти. И если госпожа удача поворачивалась к ним спиной, славные продолжатели дела Моргана и Тича не считали зазорным показать спины и уйти на форсаже к базе.

Алехин улыбнулся — ему понравилась такая позиция.

Через несколько минут в «кубик» ввалился Бойингтон. От гавайского аса исходил едва заметный запах перегара, а слегка опухшие веки подтверждали догадку — экс-лейтенант первого класса, ныне капитан Бойингтон по обыкновению в предыдущую ночь по собственному определению «жил на всю катушку».