Мировая пресса подала визит Риббентропа в Москву как крупную сенсацию. Неожиданной явилась новость и для советских людей. Это было вполне естественным, ведь на протяжении длительного времени Советское правительство ориентировалось на совершенно иную перспективу. Характерна такая деталь. Официальные визиты имеют свои установленные каноны. Протокол их проведения предусматривает, в частности, обязательное вывешивание на аэродроме государственных флагов обеих сторон. Члены делегации рейха, спустившись по трапу, были удивлены видом германского флага: лапы у свастики завернуты в обратную сторону. Дело в том, что в протокольном отделе НКИД не оказалось государственного флага Германии и его пришлось мастерить наспех в последнюю минуту, используя нашивки. Согласие на прибытие Риббентропа в Москву было дано Советским правительством в критических обстоятельствах, уже не оставлявших иного выбора.
Ломая голову над тем, как завязать политические переговоры, Шулленбург предложил дипломатический ход: «оживить» договор о нейтралитете, подписанный СССР и Германией в 1926 г. Договор, получивший наименование Берлинского, исходил из того, что основой взаимоотношений двух стран остается Рапалльский договор (1922 г.), под которым стояла подпись еще Чичерина. К рассматриваемому времени Берлинский договор, заключенный на пять лет, фактически был предан забвению германо-фашистской дипломатией.
Изучая текст документа, посол обратил внимание на статью, предусматривавшую обязательство сторон не вступать в группировки, направленные против другой стороны. Нельзя ли, подумал Шулленбург, использовать ее, чтобы помешать заключению Советским Союзом пакта с западными державами? Получив санкцию Гитлера, он осуществил зондаж в беседе с Молотовым 28 июня.
– В Берлине приветствовали бы нормализацию отношений с Советским Союзом, – заявил он. – Корректный тон германской печати в отношении СССР, заключение Германией пакта о не нападении со странами Прибалтики и, наконец, готовность к возобновлению германо-советских экономических переговоров – все это говорит об отсутствии каких-либо враждебных СССР намерений.
Тонкий дипломат, он лишь в самом конце беседы затронул вопрос о договоре 1926 г.
– Опыт Польши заставляет сомневаться в прочности заключаемых Германией пактов о не нападении, – иронически заметил Молотов.
Что касается Берлинского договора, то нарком выразил удивление – действительно ли посол считает, что пакт еще находится в силе, а не перечеркнут другими, более поздними акциями германского правительства? На попытки Шулленбурга углубиться в обсуждение политических аспектов советско-германских отношений он ответил лаконичной фразой: СССР стремится к нормальным отношениям со всеми странами.
Гитлеровской дипломатии пришлось бить отбой. Риббентроп скептически оценивал возможность воспрепятствовать заключению англо-франко-советского пакта и в то же время опасался, что информация о германских демаршах в Москве может отрицательно сказаться на взаимоотношениях с Японией, привлечение которой к фашистскому блоку оставалось желанной целью министра. Шулленбург получил указание строго выдержать паузу: «…в сфере политики было сказано уже достаточно… на этом этапе мы не должны выступать инициаторами таких разговоров».
Вскоре, однако, в плохо замаскированном виде германская сторона предприняла новый шаг. Итальянский посол в Москве Россо, действуя по поручению Чиано, в беседе с заместителем наркома В.П. Потемкиным 4 июля 1939 г. заметил, что, по имеющимся у него «сведениям из Рима», германское правительство «искренне стремится к улучшению отношений с Советским Союзом». Как и в приведенном выше случае, В.П. Потемкин лаконично ответил: нормальные отношения между Германией и СССР отвечали бы интересам мира.
10 июля Хильгер, встретившись с наркомом внешней торговли А.И. Микояном, передал ему полученные из Берлина предложения о возобновлении экономических переговоров, содержавшие ряд уступок по интересовавшим СССР вопросам. Советское правительство не спешило с ответом. Оно добивалось достижения договоренности в переговорах с Англией и Францией на основе врученных их представителям 3 июля советских предложений.