1941. Подлинные причины провала «блицкрига»

Я вывожу за скобки подробное рассмотрение вопроса о том, санкционировал или не санкционировал Сталин приведение сил прикрытия в полную боевую готовность ранее вечера 21 июня 1941 года. Заинтересованного читателя отсылаю к своим книгам «Берия – лучший менеджер ХХ века» и «Десять мифов 1941 года», где об этом сказано достаточно много, хотя и меньше, чем можно сказать на сей счет.

Если же говорить коротко, то скажу так…

Чем больше анализируешь события и факты последней предвоенной недели, тем более убеждаешься в том, что Сталин дал санкцию на решительный шаг не позднее 18 июня 1941 года, но у соответствующей директивы оказалась очень странная судьба и до войск она доходила по очень странным траекториям, нередко обминая войска.

Как, например, надо объяснять тот факт, что в центре полосы 6-й армии Киевского Особого военного округа (Юго-Западного фронта) в районе Равы-Русской сразу, с первых минут войны, успешно действовала 41-я стрелковая дивизия старейшего командира Красной армии генерала Г. Н. Микушева? В краткой истории Великой Отечественной войны издания 1970 года утверждается, что «передовые подразделения дивизии еще до нападения фашистов были выдвинуты непосредственно к границе» якобы по инициативе самого Микушева. Но верится в это плохо. Опытный комдив – это не партизан Денис Давыдов и самовольно, без приказа, дивизию по тревоге – даже из лучших побуждений – поднимать до начала боевых действий не будет.

Так почему дивизия генерала Микушева встретила удар трех пехотных и части сил трех танковых дивизий немцев организованно, а соседние дивизии удар проспали? Дивизия Микушева уже 23 июня 1941 года контратаковала противника, отбросила его за государственную границу и на три километра продвинулась на польскую территорию. Она оставила Раву-Русскую лишь 27 июня 1941 года и только по причине отхода соседей.

Много, много странного отыскиваешь сегодня в 1941 годе на высших и более низких руководящих уровнях РККА, когда знакомишься с ныне рассекреченными документами.

Скажем, в 2006 году такой предельно предвзято относящейся к Сталину «конторой», как международный фонд «Демократия» (Фонд Яковлева), был издан сборник документов «Лубянка. Сталин и НКВД-НКГБ-ГУКР „Смерш“. 1939 – март 1946». И там, среди прочего, сообщается, что неблагополучное состояние дел с Военно-воздушными силами обсуждалось на Политбюро ЦК ВКП(б) в 1941 году несколько раз. Но даже к началу лета 1941 года боевая подготовка даже в ВВС Московского военного округа – то есть под носом у будущих «жертв сталинского и бериевского беззакония» заместителя наркома обороны Рычагова, помощника начальника Генштаба по авиации Смушкевича, командующего ВВС МВО Пумпура – была из рук вон плоха.

23 % летчиков вообще не летали на боевых самолетах. В частях 24-й авиационной дивизии ПВО не было проведено ни одного учения, не было объявлено ни одной учебной боевой тревоги с реальным подъемом истребителей в воздух. В марте 1941 года инспекция наркомата обороны обнаружила, что почти все части ВВС МВО небоеспособны, пулеметы не пристреляны, бомбодержатели не отрегулированы, боевая готовность по тревогам не отработана.

Из-за высокой аварийности личный состав нес потери, исчисляемые десятками убитых и раненых – только по ВВС столичного военного округа. В целом же по ВВС потери составляли 600–900 самолетов в год.

Приведу два особо возмутительных примера зимы и весны 1941 года…

В 29-й авиадивизии пропал самолет командира звена младшего лейтенанта М. В. Кошляка, однако поиски его были организованы так халатно, что самолет с замерзшим летчиком был обнаружен неподалеку от населенного пункта лишь через двадцать дней, причем – случайно, в учебном полете. Из найденных при летчике писем стало ясно, что он жил после катастрофы не менее восьми дней, пытался дойти до жилья, но из-за глубокого снега был вынужден вернуться к самолету и умер от холода и голода.

27 марта 1941 года группа из двенадцати дальних бомбардировщиков «ДБ-3ф» («Ил-4») должна была перелететь с аэродрома завода № 18 в Воронеже на место дислокации 53-го авиационного полка в Кречевицы под Новгородом. Несмотря на заведомо неблагоприятную погоду, начальник отделения оперативных перелетов Штаба ВВС Красной армии полковник В. М. Миронов перелет разрешил. Результат: две катастрофы, одна вынужденная посадка, шесть погибших, трое раненых. Но неужели не было заранее понятно, что выпускать личный состав на новой, только что полученной и хорошо не освоенной технике в непогоду нельзя?

Можно лишь удивляться, как при таком «руководстве» ВВС, «руководившем» советской авиацией почти до начала войны, советские ВВС вообще смогли воевать! И воевать – там, где они были умно задействованы, – сразу неплохо, а нередко – героически и умело.