1941. Вяземская катастрофа

Обстановка на Брянском фронте также требовала принятия кардинального решения. Вечером 5 октября командующий снова обратился в Генштаб с предложением отвести войска фронта на тыловой рубеж. Из отчета Еременко:

«<…> Серьезность положения на фронте заставила меня еще 5.10 изложить Вам в переговорах по прямому проводу мой план отвода армий. Но полученный от Вас 5.10 ответ не мог быть расшифрован, так как без моего разрешения шифровальная машина 5.10 была вывезена в Хвастовичи»[144].

Опять подвели нерадивые помощники…

Здесь, видимо, требуется пояснить, что в Красной Армии в штабах от дивизии и выше в целях шифровки передаваемых донесений использовалось машинное шифрование. На оперативно-тактическом уровне использовались малогабаритные дисковые кодировочные машины К-37 «Кристалл», на оперативно-стратегическом уровне — шифровальные машины М-100 «Спектр». Шифровальная техника позволяла в 5–6 раз по сравнению с ручным способом повысить скорость обработки телеграмм, сохраняя при этом гарантированную стойкость передаваемых сообщений. Но таких машин было ограниченное количество. Немецкие дешифровальщики с самого начала войны безуспешно пытались прочесть перехваченные советские криптограммы, обработанные машинными шифрами. Уникальная система машинного шифрования могла быть раскрыта только при захвате самой шифртехники и ключей к ней. Поэтому их берегли как зеницу ока. Данных о том, что немцам удалось взломать наши машинные шифры, неизвестны. Если немцам и удалось сделать что-то, то только в тактических радиосетях.

Но мы несколько забежали вперед.

Германское командование отмечало, что русские в отличие от французов не чувствительны к угрозам на флангах. В создавшейся к 4 октября обстановке эта нечувствительность вышла за пределы разумного. В Ставке, видимо, плохо представляли положение, складывающееся на фронте. Тем более что в Генштабе в течение 2 и 3 октября получали донесения об успешных действиях войск 16-й, 20-й, да и 24-й армий, которые отражали атаки противника. Упорно сражалась и 19-я армия, которая хотя и отошла с главной полосы обороны на правом фланге, но нигде не допустила прорыва обороны. Конев даже ставил успешные действия Лукина в при мер другим. От Болдина также поступали донесения о наступлении соединений опергруппы в указанных направлениях. Правда, каждый раз почему-то они начинали очередную попытку с рубежей, которые смещались в обратном направлении — на юг. Но кто вникал в названия каких-то деревушек!

Хотя к исходу 3 октября тревожные сигналы уже прозвучали. В полосе Западного фронта противник продвинулся на 55 км, в полосе Резервного фронта — на 80 км. Еще хуже складывалась обстановка на Брянском фронте, где противник, продвинувшись на глубину более 200 км, внезапным ударом захватил г. Орел. К 4 октября передовая 10-я танковая дивизия 40-го моторизованного корпуса 4-й танковой группы, захватившая Мосальск, находилась в 90 км от Вязьмы (см. схему 7). Расстояние между ней и частями 3-й танковой группы, захватившими плацдармы на Днепре, составляло примерно 140–150 км. В это время войска левого крыла Западного и 24-й армии Резервного фронта, продолжавшие удерживать фронт между участками прорыва, отражали атаки противника, проводимые лишь с целью убедиться, что русские не начали отход. Они находились в 100–130 км от Вязьмы. Далеко на западе остались и три армии Брянского фронта, глубоко охваченные с юга и севера. Вряд ли следовало ожидать, что противник будет упрямо продолжать-продвигаться всеми силами на восток, оставив в своем тылу такие крупные группировки советских войск. Замысел противника все более прояснялся — глубоко охватить, а затем окружить основные силы Западного и Резервного фронтов. Опасность их окружения с каждым часом становилась все реальней. То же самое грозило и войскам Брянского фронта.

Высшее руководство страны, скорее всего, понимало всю опасность сложившейся обстановки, однако действовало нерешительно. И.В. Сталин, несомненно, сознававший свою вину в недавнем — всего две недели назад — тяжелейшем поражении под Киевом, никак не ожидал повторения такого же развития событий на московском направлении. Он колебался. Начальник Генштаба, более опытный в военном отношении, мог бы, основываясь на печальном опыте Юго-Западного фронта, попытаться убедить Сталина в необходимости отвода войск. Тем более что командующие фронтами — и Конев, и Еременко — просили разрешения на отвод войск. Но этого не произошло, и Ставка 4 октября уклонилась от принятия трудного решения, хотя перед глазами ее членов еще стояла недавняя картина разгрома войск Юго-Западного фронта.

На этом чрезвычайно важном вопросе — кто, когда и при каких обстоятельствах принял решение на отвод войск — мы остановимся в следующей главе.