К сожалению, данных о потерях советских войск в боях за Сольцы мы не имеем. Безусловно, они были очень велики, несмотря на явный успех контрудара. Выше уже приводились свидетельства о том, что в ротах 70-й стрелковой дивизии оставалось по 25 человек из 115, а в батальоне – 50 человек. Даже учитывая то, что не вся «убыль» являлась потерями (кто-то мог отстать при отходе и прибиться в «чужое» подразделение, взвод или даже роту могли забрать из батальона и перебросить на другое направление), можно констатировать, что потери в боевом составе отдельных частей 70-й стрелковой дивизии достигали трех четвертей. Безусловно, подобные выводы надо делать крайне осторожно и ни в коем случае не абсолютизировать данные, полученные из столь малой выборки. Но, увы, других цифр у нас нет…
С учетом того, что в боевых подразделениях дивизии, укомплектованной по полному штату, насчитывалось 7–8 тысяч «штыков», возможная цифра потерь составит 5 или даже 6 тысяч человек. Потерями дивизионных частей, тылов, артиллерии и т. д. можно пренебречь, так как они практически не попадали под непосредственное воздействие противника, подвергаясь лишь ударам артиллерии и авиации). Потери 237-й стрелковой дивизии были явно меньше – оценим их в
Итак, 8–9 тысяч человек с советской стороны против примерно 1,5 тысячи с немецкой. Даже если предположить, что наша оценка потерь 70-й и 237-й дивизий была существенно завышена, а данные по немецким потерями неполны, то все равно придется признать: и в успешных для нас боях 1941 года противник терял как минимум в три раза меньше, чем мы. Увы, в области тактики в 1941-м (да и в 1942-м) Красная Армия еще сильно уступала вермахту. Чтобы счет потерь хотя бы сравнялся, советским бойцам и командирам надо было еще многому обучиться. А также получить техническое оснащение (в первую очередь транспорт и средства связи), по количеству и качеству как минимум не уступающее аналогичному оснащению противника.
Зато мы можем констатировать, что в июльских боях на дальних подступах к Ленинграду немецкое командование не показало каких-либо выдающихся оперативных способностей. Как только кончился «завод» у первоначально запущенной машины войны и иссякли все «домашние заготовки», немецкие генералы, даже танковые – командирская элита сухопутных войск! – начали то и дело принимать неоптимальные решения и допускать грубейшие ошибки.
Переоценив численность и возможности советских войск под Лугой (в первую очередь из-за решительных действий 177-й дивизии полковника Машошина), Рейнгардт отказался от сулившей успех немедленной атаки и решился на «непрямую операцию» – обойти Лужский рубеж с фланга. Одновременно Манштейн, недооценив противника (а также, возможно, стремясь сгладить впечатление от не слишком успешных действий 56-го мотокорпуса под Двинском), вырвался вперед – и загнал свои передовые части в котел.
Командующий 4-й танковой группой генерал-полковник Гепнер, который должен был координировать действия подчиненных ему моторизованных корпусов, вместо этого играл роль шестеренки между их командирами и вышестоящими структурами сухопутных войск – командованием группы армий, ОКХ и ставкой фюрера. Он не только не исправил ошибки подчиненных, но допустил разъединение подвижных сил и потерю темпов. В итоге моторизованные корпуса танковой группы оказались на противоположных флангах и независимо действовали на разных направлениях. Между тем залогом успеха «блицкрига» являлись именно концентрация усилий на главной задаче, опережение противника в темпах и парализация его инициативы. Ни то, ни другое, ни третье Гепнеру и фон Леебу не удалось – они лишь растратили капитал, заработанный в Приграничном сражении.
Эрих Гепнер был уволен из армии 8 января 1942 года без права ношения мундира, а спустя два с половиной года повешен по делу о заговоре 20 июля. Вильгельм Йозеф Франц риттер фон Лееб подал в отставку 16 января 1942 года, но в заговорах не участвовал и благополучно отделался тремя годами американской тюрьмы после войны. Зато Рейнгардт, не стремившийся лишний раз спорить с фюрером, сделал блестящую карьеру, к 1945 году дослужившись до должности командующего группой армий «Центр». Манштейн достиг аналогичной должности уже в конце 1942 года, однако все те же неумеренные амбиции привели к его отставке в апреле 1944-го. После войны оба получили 15 и 18 лет тюрьмы соответственно – но уже в 1952 году были амнистированы гуманным англосаксонским правосудием…