1941. Забытые победы Красной Армии (сборник)

На военной стезе Иван Христофорович был человеком опытным и по праву заслуженным, но вот в писательском деле – крайне оригинальным. Перечитывать его можно до бесконечности, открывая для себя при этом все новые и новые грани его изобретательности и таланта.

«Я остолбенел… Я не мог прийти в себя… Что же вынудило Ставку принять столь трудное решение?» – недоумевал (или делал вид после войны, что и в самом деле недоумевал) опытный боевой генерал, участник трех войн, начальник оперативного отдела штаба фронта. А ведь причина была четко, с убийственной простотой изложена в первой же фразе директивы, которую мемуарист в свое время удачно «подрезал» и читателям не сообщил: «для сохранения армии». Что же здесь непонятно? И что в этом неожиданного?

Положение на флангах Юго-Западного и примыкавших к нему Брянского и Южного фронтов Баграмян знал и постоянно отмечал на картах своего оперативного отдела. Отмечал он и положение дел на всем советско-германском фронте – так, как делало это в те месяцы не только большинство штабистов, но и многие рядовые граждане. Не знать, под какой откос в последние две недели катится фронт на большинстве участков, начальник оперативного отдела просто не мог, разве что судил о положении на фронтах не по картам, документам и информационным сводкам Генштаба, а исключительно по сообщениям Совинформбюро. В них в начале войны можно было услышать (вернее, не услышать) и не такое. Об оставлении городов радио сообщало с опозданием в 3–5 дней, о сдаче Полтавы было извещено только через 12 (к тому времени немцы уже давно вышли на территорию Харьковской области и десятый день сидели в занятом с ходу Краснограде). О сдаче самого Харькова Совинформбюро поведает народу лишь на шестой день – 29 октября 1941 года.

Рассуждения о том, что проводимое в ходе отхода выпрямление линии фронта (у немцев такие «выпрямления» станут позднее дежурным аргументом, оправдывавшим любое отступление) позволило бы вывести в резерв ряд стрелковых и кавалерийских соединений, являются верными. Но рассчитывать на то, что резервы эти останутся в распоряжении Юго-Западного фронта или хотя бы всего направления, было наивно. 15 октября Ставка думала не о резервах для Тимошенко и Черевиченко, а об использовании выводимых с передовой дивизий на Московском направлении. Именно они должны были стать тем «последним батальоном», которому, по меткому выражению Наполеона, и суждено было решить исход кампании 1941 года.

Практически так и случилось: в конце октября погрузится в эшелоны для отправки под Наро-Фоминск 1-я гвардейская мотострелковая дивизия А. И. Лизюкова, следом за ней уедет на Западный фронт 2-й кавкорпус П. А. Белова (его дерзкий рейд по тылам группы армий «Центр» будет до июня 1942 года сковывать все инициативы немецкого командования на Московском направлении). В ноябре – декабре Юго-Западный фронт станет поставщиком войск не только для Ставки ВГК (1-я гвардейская стрелковая дивизия), но и для Южного фронта (216-я, 275-я, 295-я стрелковые дивизии, 3-я танковая бригада, три дивизии кавалерийской группы А. Ф. Бычковского и др.).

Если что и могло по-настоящему удивить генерал-майора Баграмяна в директиве Ставки, так это окончательный рубеж отвода войск – река Оскол. С первого взгляда на карту наиболее выгодным для ведения прочной обороны рубежом, вне всякого сомнения, представлялся Северский Донец – гораздо более серьезная водная преграда, нежели мелкий и неширокий Оскол. Да и расположен Донец по отношению к Харькову ближе, то есть намного выгоднее с точки зрения организации будущего наступления на город. Причина, однако, была проста: рубеж на Осколе соответствовал глубине, на которую к тому времени уже прорвались немецкие ударные группировки на участках Брянского и Южного фронтов.

То, что при этом в руки врага переходил весь Харьковский промышленный район, значительная часть Донбасса и две стратегические рокадные железнодорожные и автомобильные магистрали, для Ставки было прискорбно, но решающего значения уже не имело. Речь шла о спасении армии, а вместе с ней и всей страны – решение, знакомое каждому отечественному школьнику со времен фельдмаршала М. И. Кутузова, Бородинской битвы и Отечественной войны 1812 года.

Но, в отличие от Кутузова, заявившего о том, что «с потерей Москвы не потеряна Россия», Ставка ВГК в директиве № 00301 от 15 октября 1941 года не упомянула об оставляемом Харькове ни единым словом. Факт этот не только поразил до глубины души генерала Баграмяна осенью 1941-го, но и породил многочисленные мифы и легенды среди послевоенных исследователей, историков и краеведов. Одним из первых, если не самым первым мифотворцем оказался, к сожалению, сам Баграмян: именно он при составлении оперативной директивы штаба Юго-Западного фронта № 0161/оп от 16 октября 1941 года, регламентировавшей отвод войск фронта на период с 17 по 23 октября, точно так же ни разу не упомянул про Харьков.