1945. Год поБЕДЫ

«Рев с неба то обрывается, то возникает вновь. Едва один «мессер» выходит из пике, как сверху обрушивается другой и лупит из пулеметов. Не помню уж, улетели они или еще пикировали, но мы начали тушить пожар. И тут услышали, что на нас надвигается нечто куда более страшное. Земля дрожит, а в ушах — знакомый гул и лязг. Когда ветер отнес дым от горящих ракет, я взглянул на дорогу, что была рядом. А надо сказать, мы заняли позиции таким образом: две батареи — с одной стороны, три — с другой. Это называлось «оседлать дорогу». Так вот, вижу, по ту сторону, за посадкой, движется стадо танков.

Показалось именно стадо. Никакого боевого порядка. Гурт. Идут, как коровы на водопой. Только передние стреляют из пушек. Вот так, не останавливаясь, истоптали они половину позиций нашего полка, все смяли — и орудия, и машины, и людей. Будто их и не было. Подбегает ко мне комбат, старший лейтенант, кричит: «Вытаскивай пушки! Подгоняй машины! Мотаем отсюда!» Подогнали «студеры», вытащили окопанные орудия — и мотаем. Командир полка приказывает по рации: выдвинуться наперерез танкам. А мы попали в заболоченные кусты, машины грузнут, выдираемся с трудом. Дальше жмем по крутым скатам, через заросли дубняка. Позиции занять опоздали, и немецкие танки накрыли нас огнем как раз на полевом косогоре, который легко простреливался из захваченного ими села. У нас было машин двадцать, пушек меньше — две батареи. И мы решили прорываться по одному. «Студер» разгоняется и на предельной скорости мчит по косогору. А из танков пуляют по нему. Один проскочит, другого подобьют. Я — проскочил. Других подбили и сожгли…

Через день выяснилось, что в полку одна моя пушка со «студером», радиостанция и штабная машина. Остальные из тех, кто уцелел, избрали другие направления, потому что всем вместе выбраться было невозможно».

Казалось, советская оборона вот-вот рухнет: все армейские и фронтовые резервы были израсходованы. По свидетельству С. М. Штеменко, командующий фронтом позвонил по телефону Сталину и спросил, не стоит ли его войскам и, в крайнем случае, штабу отойти на левый берег Дуная, чтобы не потерять управления:

«И. В. Сталин выслушал соображения командующего 3-м Украинским фронтом, немного помедлил и ровным голосом сказал примерно следющее:

— Товарищ Толбухин, если вы думаете затянуть войну еще на пять-шесть месяцев, то, конечно, отводите свои войска за Дунай. Там, безусловно, будет потише. Но я сомневаюсь, что вы так думаете. Поэтому обороняться следует на правом берегу реки и вам со штабом надо быть именно там. Уверен, что войска с честью выполнят свои нелегкие задачи. Нужно только хорошо ими руководить».

Тогда Толбухин предложил ввести в сражение 9-ю гвардейскую армию, которая за день до этого была передана в состав фронта. Но и в этом ему было отказано. Специальной директивой Ставка запретила втягивать армию Глаголева в оборонительные бои и приказала войскам 3-го Украинского фронта, измотав противника, не позднее 15–16 марта самим перейти в наступление севернее озера Балатон. Однако без помощи маршала не оставили: к утру 10 марта на позициях кавалерийского корпуса развернулась 209-я самоходно-артиллерийская бригада, направленная с 2-го Украинского фронта, — еще три полка СУ-100. 5-я воздушная армия получила задачу на совместные действия с 17-й воздушной армией.

10 марта ситуация ухудшилась в связи с вводом немцами в бой в полосе 1-го танкового корпуса СС 23-й танковой дивизии. Она заняла оборону по западному берегу канала Шарвиз, а «Гитлерюгенд» и «Лейбштандарт» ударили на Озору и Шимонторнья, в районе которых находились переправы через канал Шио. Советские кавалеристы, подоспевшая 202-я стрелковая дивизия и полки СУ-100 в течение двух суток отбивали все атаки. Однако в ночь на 13 марта эсэсовцам удалось переправиться через канал, занять Шимонторнья и образовать плацдарм на южном берегу, создав непосредственную угрозу выхода в тыл 57-й и 26-й армий. Еще один плацдарм западнее Мезокомаром неожиданной атакой захватил 1-й кавалерийский корпус генерала Густава Хартенека.