1945. Год поБЕДЫ

Вот, кстати, и третий «заяц»: голодных, оставшихся без крова, миллионы лишенцев предстояло кормить англичанам и американцам, а там, глядишь, на фоне нищеты и бедствий народных масс созреет революционная ситуация. Кремлевские геополитики не теряли надежды на «развязывание в Европе пролетарских революций» в послевоенный период.

Можно сказать, что Геббельс своими воплями о «зверствах большевиков» играл на руку Сталину.

Вот только с первых дней январского наступления советское командование, наряду с «высоким боевым порывом» войск, с беспокойством стало отмечать стремительное падение дисциплины и разложение.

Николай Никулин пришел в Германию с тыловыми подразделениями, исполняя обязанности старшины команды выздоравливающих санитарной роты:

«Когда команда въехала в «логово фашистского зверя», как гласила надпись на границе с Германией, общие веяния проникли и к нам. Начались походы за барахлом, походы к немкам, и предотвратить их не было сил. Я убеждал, умолял, грозил… Меня посылали подальше или просто не понимали. Команда вышла из-под контроля…

«Каждый имеет право послать раз в месяц посылку домой весом в двенадцать килограммов», — официально объявило начальство. И пошло, и пошло! Пьяный Иван врывался в бомбоубежище, трахал автоматом об стол и, страшно вылупив глаза, орал: «УРРРРР! Гады!» Дрожащие немки несли со всех сторон часы, которые сгребали в «сидор» и уносили. Грабь! Хватай! Как эпидемия, эта напасть захлестнула всех… потом уже опомнились, да поздно было: черт вылетел из бутылки. Добрые, ласковые русские мужики превратились в чудовищ. Они были страшны в одиночку, а в стаде стали такими, что и описать невозможно!..

Петров (так звали почтальона), показавшийся мне таким милым, в конце войны раскрылся как уголовник, мародер и насильник. В Германии он рассказал мне на правах старой дружбы, сколько золотых часов и браслетов ему удалось грабануть, скольких немок он испортил. Именно от него я услышал первый рассказ из бесконечной серии рассказов на тему «наши за границей». Этот рассказ сперва показался мне чудовищной выдумкой, возмутил меня и потому навсегда врезался в память: «Прихожу я на батарею, а там старички-огневички готовят пир. От пушки им отойти нельзя, не положено. Они прямо на станине крутят пельмени из трофейной муки, а у другой станины по очереди забавляются с немкой, которую притащили откуда-то. Старшина разгоняет их палкой:

— Прекратите, старые дураки! Вы что, заразу хотите внучатам привезти?!

Он уводит немку, уходит, а минут через двадцать все начинается снова».

Другой рассказ Петрова о себе:

«Иду это я мимо толпы немцев, присматриваю бабенку покрасивей и вдруг гляжу: стоит фрау с дочкой лет четырнадцати. Хорошенькая, а на груди вроде вывески, написано: «Syphilis» — это, значит, для нас, чтобы не трогали. Ах ты, гады, думаю, беру девчонку за руку, мамане автоматом в рыло, и в кусты. Проверим, что у тебя за сифилис! Аппетитная оказалась девчурка…»

Требовалось как-то обуздать стремительно дичавшую армию.

Уже 22 января маршал Рокоссовский подписал приказ № 006, в котором констатировалось, что «с ограблениями, мародерством, поджогами, наблюдается массовое пьянство… машины загружены всевозможными предметами домашнего обихода, захваченным продовольствием и гражданской одеждой до такой степени, что стали обузой для войск, ограничивают свободу их передвижения и снижают ударную силу танковых соединений…» Приказ требовал установить «образцовый порядок и железную дисциплину» и предусматривал наказания, вплоть до расстрела, за «эти позорные для Красной Армии явления».

Пять дней спустя аналогичный приказ вынужден был подписать маршал Конев, когда в ходе проверки выявились танки, настолько набитые барахлом, что не оставалось места для экипажа.

Без толку! Статьи Эренбурга лучше ложились на душу, а ненависть получала новую подпитку: «Война прошлась по каждому окровавленным немецким сапогом».

Почти у каждого солдата и офицера был личный счет. Он только увеличивался. Они шагали по разоренной земле, видели сгоревшие советские города, сожженные трупы детей, виселицы и расстрельные рвы, теряли родных, друзей, товарищей. От бывших узников нацистских лагерей, от соотечественников, угнанных в рейх, они узнавали все новые подробности о «новом порядке». Затем пошли «фабрики смерти» с печами, газовыми камерами, штабелями трупов и живыми скелетами: «В моей памяти сохранились картины площади перед бараками, усыпанной трупами расстрелянных евреев, а в бараках мы обнаружили несколько сотен уцелевших. Там сидели скелеты, обтянутые кожей. Они смотрели на меня огромными темными глазами, в которых был даже не страх, а ужас, отчаяние и смерть. Этот взгляд я не смог забыть всю мою жизнь».

27 января войска 60-й армии наткнулись на сеть концентрационных лагерей вокруг Аушвица. Здесь проводили медицинские эксперименты. Вот научная записка эсэсовского доктора С. Рашера рейхсфюреру Гиммлеру: