1953. Ликвидация Сталина

На том же Пленуме, как уже говорилось, Сталин страшно «наехал» на Молотова и Микояна. Л.П. Берия в своем дневнике, правда, замалчивает этот «наезд», а комментирующий его дневниковые записи С. Кремлев приуменьшает степень сталинского гнева на обоих соратников, он категорически отрицает утверждения «демократических» «историков» (кавычки Кремлева) о том, что Сталин чуть ли не смешивал Молотова и Микояна с пресловутой «лагерной пылью». «Но это, – возражает Кремлев, – ложь. И говорить так есть основания не только благодаря наличию ряда воспоминаний о Пленуме, но и прямо из анализа той ситуации» ( Берия Л.П . С атомной бомбой мы живем! С. 160–161).

Что же, последуем советам г-на Кремлева: если мы не верим «демократическим историкам», то разумнее всего послушать воспоминания о Пленуме очевидцев. Вот хотя бы такой очевидец, как известный писатель, участник того Пленума, любимец Сталина, а затем Хрущева и Брежнева. Писатель Константин Симонов, Вам слово.

По Симонову, Сталин, высказав несколько общих фраз на тему о том, как важно в борьбе с врагом проявить мужество, отступить, не капитулировать, «не счел нужным говорить вообще о мужестве или страхе, решимости и капитулянтстве. Все, что он говорил об этом, он привязал конкретно к двум членам Политбюро».

Сталин обрушился сначала на Молотова, а потом и на Микояна «с обвинениями в нестойкости, нетвердости, подозрениями в трусости, капитулянтстве… Это было настолько неожиданно, что я сначала не поверил своим ушам, подумал, что ослышался или не понял. Оказалось, что это именно так.

Он говорил о Молотове долго и беспощадно, приводя какие-то не запомнившиеся мне примеры неправильных действий Молотова, связанных главным образом с теми периодами, когда он, Сталин, бывал в отпусках, а Молотов оставался за него и неправильно решал какие-то вопросы (выделено мною; запомним эту фразу – она нам еще пригодится. – В. К .), которые надо было решать иначе… Такая же конструкция была и у следующей части его речи, посвященной Микояну, более короткой, но по каким-то своим оттенкам еще более злой и неуважительной.

В зале стояла страшная тишина. На соседей я не оглядывался, но четырех членов Политбюро, сидевших сзади Сталина за трибуной, с которой он говорил, я видел: у них у всех были окаменевшие, напряженные, неподвижные лица. Они не знали, так же, как и мы, где и когда, и на чем остановится Сталин, не шагнет ли он… еще на кого-то. Они не знали, что еще предстоит услышать о других, а может, и о себе.

Лица Молотова и Микояна были белые и мертвые. Такими же белыми и мертвыми эти лица остались тогда, когда Сталин кончил, вернулся, сел за стол, а они – сначала Молотов, потом Микоян – спустились один за другим на трибуну… и там – Молотов дольше, Микоян короче – пытались объяснить Сталину свои действия и поступки, оправдаться… Оба выступавшие… казались произносившими последнее слово подсудимыми, которые отрицают все взваленные на них вины, но которые вряд ли могут надеяться на перемену в своей, уже решенной Сталиным судьбе» ( Симонов К.М . Глазами человека моего поколения. М., 1989. С. 241–243).

Возникает вопрос: если Сталин потерпел поражение, впервые за все тридцать лет своего руководства партией оказавшись в меньшинстве, то почему же он после того занялся «стрельбой по своим»? Если в отношении Микояна могли быть какие-то сомнения, а точнее, мало у кого были сомнения, что Анастас Иванович заранее уловит, куда ветер дует, и примкнет к будущим победителям (Микоян так и поступил, но немного поторопил события, за что и поплатился несколькими неделями страха за свою жизнь; об этом впереди будет большой и подробный разговор), то Молотов всегда был вернейшим сталинцем и остался им даже после того, как в начале 1949 г. была арестована, а за пару месяцев до съезда репрессирована (сослана в Казахстан) его жена. И вот, вместо того чтобы опереться на своих, пусть и в меньшинстве находящихся, верных соратников, Сталин их же «выбивает из седла» (именно так выразился о сталинском «наезде» на Молотова и Симонов).

Сталин превратился в марионетку победителей и смирился? Примерно в таком духе интерпретировала поведение Сталина «Независимая газета» к 115-й годовщине со дня его рождения, причем начиная не с XIX съезда, а еще с середины февраля 1951 г., когда «Вождь народов» был якобы отстранен от фактической власти как раз Берия, Маленковым и Булганиным, к которым несколько позже примкнул Хрущев («Независимая газ.» 1994. 21 дек.). Однако очень уж это маловероятно, да и Авторханов пишет о последних четырех-пяти месяцах жизни Сталина как о его борьбе за возвращение абсолютной власти, а отнюдь не «смирения» ( Авторханов А.Г . Загадка смерти Сталина. С. 75–97); да и вообще, «Сталин» и «смирение» с чем бы то ни было – два слова, мягко говоря, плохо сочетающихся!