1953. Роковой год советской истории

Четвертый пункт Док. 8.6. явно совпадает с показаниями Миронова, где говорится об избиениях подследственных уже по «делу Абакумова» - получается, что и этот рассказ относится к ноябрю? Игнатьев утверждает, что он «ни разу не был информирован, что кто-то из следователей принимал непосредственное участие в пытках заключенных или назначал им ужесточение режима содержания. И не получал никаких жалоб от арестованных врачей. Это было сделано только после очень жестких требований товарища Сталина», и что именно Сталин приказал привлечь для избиений двоих работников тюремной охраны.

Нас не интересует, кто приказал - а только дата. Если верно, что бригада Миронова появилась лишь в ноябре, стало быть, и чекистов до ноября не били (остальных способов мы не касаемся). Еще один аргумент в уменьшение виновности Рюмина…

Миронов, правда, утверждал, что они «работали» в Лефортово, а Абакумов, как явствует из письма, уже переведен в Бутырку. Впрочем, дату и название тюрьмы в мироновских показаниях могли и подкорректировать, чтобы виноватым снова выходил Рюмин. В этом деле либо работали несколько фальсификаторов, либо писатели сами уже запутались в своих сюжетах - но подобные несообразности вылезают постоянно.

Итак, перед нами целая гора самых разнообразных фальшивок, разного времени изготовления и уровня профессионализма, но сделанных с одной целью - отвести от ответственности за пытки министра ГБ Игнатьева. Да кто же он такой, в конце-то концов? Не знаю, но всяко не второстепенная фигура. Думаю, не ошибусь, поместив его в самую верхушку заговора.

И самое главное: подняв невероятный шум вокруг пыток, хрущевцы, а вслед за ними и все остальные, как-то совершенно упустили из виду, что основная вина Игнатьева со товарищи была не в этом. Основная их вина в фальсификации следственных дел - что, кстати, можно делать, вообще не вызывая арестованных на допросы и даже вовсе не имея никаких арестованных.

Напоследок слово тому же Рюмину. После прихода в МГБ Берии он был арестован. Ничего удивительного - как бы он ни повел себя осенью 1952 года, однако до этой осени успел заработать хороший срок. После прихода Хрущева его оставили в тюрьме, в 1954 году судили и расстреляли. Но вот судебные протоколы подделать куда труднее, чем протоколы допросов. Когда Рюмина спросили, почему он фальсифицировал направляемые Сталину материалы, он ответил: «Я бояся, что Игнатьев сделает со мной то же, что я в свое время сделал с Абакумовым. Близко работая с Игнатьевым, я узнал, что это умный и лицемерный человек, способный на любой поступок».

Все же переход МГБ в новое качество и сопутствующие тому события отразились на Игнатьеве: 14 ноября он попал в больницу с сердечным приступом и на работу вышел только 27 января, о чем доложил Сталину (документ опубликован и вроде бы даже подлинный). Получается, что практически все пытки проходили без него, так что Игнатьева тоже осуждать не за что. Если, конечно, и тут нет какого-нибудь вранья.

Так кто все-таки отвечает за царивший в МГБ беспредел? Валить все на Игнатьева - тоже не ответ, он не профессионал. Это как с Булганиным и Жуковым: министр-то он министр, но для того, чтобы заставить армию действовать по устному приказу, нужен кто-то посолидней.

Вчерашний партиец - недостаточный авторитет для работников МГБ, чтобы заставить их нарушать закон. Должен был существовать еще кто-то, похлопавший министра по плечу, промолвив утешительно что-нибудь вроде: «Не горюй, товарищ нарком, все сделаем!» А может статься, и посоветовавший ему удалиться куда-нибудь на время, не путаться под руками. А потом этот «кто-то» собрал следователей и заявил: «Ну, ребята, а теперь будем слушать меня!»

Надо искать этого «кого-то», опытного, даже матерого чекиста. Ибо после ухода Рюмина в действиях МГБ появляется особого, ежовского свойства профессионализм. Дела начинают раскручиваться по старым проверенным рецептам «тридцать седьмого года».

…В отсутствие Игнатьева спецсообщения для Сталина подписывали его первые заместители. Их было двое, оба Сергеи: Гоглидзе и Огольцов. И тут начинается ведьмина пряжа.