И так далее, все в том же духе. Премьер-министр обвинил радиостанции в том, что они своими комментариями в прямом эфире с места событий накалили обстановку. Потом указал на более взрослых профессиональных революционеров, располагающих денежными средствами и приспособлениями для столкновений в городских условиях, своего рода международную организацию в духе Джеймса Бонда, ведущую подрывную деятельность в западных странах. Эти соблазнители и сбили с толку студентов. Молодежи кажется, что она живет в бездуховном обществе? Что ж, прежде всего мы должны обезопасить ее от вредоносных идеологов, внимательнее к ней прислушиваться, лучше отвечать на ее вопросы. Что, если мы предложим юношам и девушкам сотрудничество во имя восстановления гражданского мира?
В семнадцать часов двадцать пять минут заседание снова было прервано. Жюрио присоединился к своему другу Тевенону в зале Четырех колонн, где депутаты собирались пообщаться и поболтать о происходящем.
— А ты не перестарался сейчас с этими своими фотографиями Кон-Бендита, которых никто не видел?
— Ты что! Это же такая опасность для общества!
— Сын вернулся?
— Нет… Этот юный идиот у меня получит, пусть только попадется на глаза!
— Моника вчера ходила к Сорбонне вместе с Соланж Порталье. Они надеялись хоть что-то разузнать о сыне Порталье. Ничего. Он даже не позвонил. Мать с ума сходит от волнения.
Депутаты подошли к группе людей, столпившихся вокруг премьер-министра. Тот закурил сигарету светлого табака.
— Господин премьер-министр, значит, движение протеста возникло не спонтанно?
— Сами подумайте, это просто невозможно! Все было тщательно подготовлено.
— Вы говорили о международной организации. Вы можете о ней сказать что-то еще? Есть ли у нее лидер?
— Да, лидер есть.
— Мы его знаем?
— Естественно, это Кон-Бендит.
Враг был назван. Теперь можно будет от него избавиться, если ситуация обострится или избиратели будут слишком напуганы, но Жюрио и Тевенон не поняли хитрого маневра Жоржа Помпиду, обращавшегося в том числе и к журналистам, которые только и ждали, чтобы разнести эту информацию по всей стране.
— Вот видишь, я был прав, — сказал депутат Тевенон депутату Жюрио.
Всеобщая конфедерация труда опускает железный занавес
Как всегда по утрам, солдат второго класса Корбьер составил рапорт о боевой готовности батальона, то есть, иными словами, список солдат, отсутствующих на службе. Он надел полевую куртку и пешком отправился за почтой в другое здание базы Эвре, примерно в километре от аэропорта. На аэродроме паслось стадо коров: это был дешевый способ подстригать буйную траву по бокам взлетно-посадочных полос. Когда он вернулся в кабинет капитана, тот уже был вне себя:
— А, Корбьер, наконец-то! Скорее помогите мне надеть портупею и парадный кинжал! Я вызван к полковнику!
Капитан, славный малый, коренастый, горячий, но сговорчивый, в былые времена, наверное, был похож на Ричарда Видмарка [58]. Крестьянский сын, получив аттестат зрелости, в 40-е годы он поступил на службу к англичанам. Так он стал одним из первых летчиков-испытателей в военно-воз-душных силах, дважды пропадал среди Атлантики, дважды его удавалось спасти, так что потом капитана даже приглашали на радио в программу Пьера Бельмара «Вернувшиеся издалека». Этот бравый солдат побаивался начальства. Он прицепил к своему кителю огромную, как плитка шоколада, орденскую планку и бегом умчался к своему небесно-голубому «рено», бросив Корбьеру: «А потом напомните мне, чтобы я записался в парикмахерскую!»
Секретарь военного аэропорта Корбьер сел за свой металлический стол. Два телефонных аппарата не звонили никогда, и он украшал их диски желтыми цветочками, которых росло полным-полно по краям дорог 105-й базы. Корбьер включил транзистор, стоявший возле кипы просроченных писем и бумаг с пометками «военная тайна» и «для служебного пользования». После побудки Корбьер узнал о волнениях, прокатившихся по Милану, Франкфурту и Нанту. В Германии армия получила разрешение применять насилие, а что будет во Франции? Между тем, в Дублине бельгийского короля только что заклеймили как убийцу [59].
Солдат второго класса Ив Боке, долговязый, с впалыми щеками, на гражданке типограф, а в душе анархист, следил за телетайпом, который с диким шумом и дребезжанием выплевывал сообщения. Боке получил разрешение поселиться рядом с этой огромной, как шкаф, машиной, там он и нес свою службу, не снимая домашних тапочек.
— Смотри-ка, что я только что получил, — сказал он Корбьеру со своим ярко выраженным менильмонтанским выговором.
И положил на стол бумажку: