1974: Сезон в аду

Миссис Фостер по-прежнему сидела на нижней ступеньке.

Я наполнил два стакана виски из хрустального графина, найденного в гостиной.

— Где вы были? — Я подал ей большой стакан.

— С Джонни.

— А где Джонни сейчас?

— Я не знаю.

— Кто это сделал?

Она посмотрела на меня снизу вверх.

— Я не знаю.

— Джонни?

— О господи, конечно нет.

— А кто же тогда?

— Я же сказала, что не знаю.

— Кого вы сбили той ночью на Дюйсбери-роуд?

— Что?

— Кого вы сбили на Дюйсбери-роуд?

— А что?

— Скажите мне.

— Нет, это ты мне скажи, какое это имеет теперь значение?

Падая, цепляясь, пытаясь удержаться. Говоря, будто мертвые жили, а живые умерли:

— Мне кажется, что человек, которого вы сбили, — это убийца Клер Кемплей, а тот, кто убил Клер, убил и Сьюзан Ридьярд, а тот, кто убил ее, — убил Жанетт Гарланд.

— Жанетт Гарланд?

— Да.

Ее орлиные глаза вдруг исчезли. Вместо них на меня смотрели большие черные глаза панды, полные слез и тайн, тайн, которые она больше не могла хранить.

Я показал рукой на дорожку:

— Это был он?

— Нет, господи, конечно нет.

— А кто?

— Я не знаю. — Ее руки и губы дрожали.

— Вы знаете.

Она еле держала стакан, проливая виски на платье и ступеньки.

— Я не знаю.

— Нет, знаете, — прошипел я и оглянулся на тело, обрамленное дверным проемом вместе с этой несчастной гигантской елкой.

Я сжал кулак, насколько мог, и повернулся, занося руку.

— Скажи мне!

— Не трогай ее, мать твою!

На верхней ступеньке лестницы стоял Джонни Келли, выпачканный грязью и кровью, с молотком в здоровой руке.

Патриция Фостер была так далеко отсюда, что даже не оглянулась на него.

Я попятился к дверям.

— Это ты его убил?

— Он убил наших Полу и Джени.

Желая, чтобы он был прав, но, зная, что это не так, я сказал ему:

— Нет, это не он.

— А ты-то, хер, что об этом знаешь? — Келли начал спускаться по лестнице.

— Это ты его убил?

Он шел вниз по ступенькам, глядя прямо на меня, со слезами на глазах и щеках, с молотком в руке. Я сделал еще один шаг назад, видя в этих слезах слишком многое.

— Я знаю, что это — не ты.

Он шел, слезы катились.

— Джонни, я знаю, что ты сделал кое-что плохое, кое-что ужасное, но я знаю, что этого ты не делал.

У подножия лестницы он остановился, молоток замер в нескольких дюймах от волос миссис Фостер.

Я пошел ему навстречу.

Он уронил молоток.

Я поднял его и вытер грязным серым носовым платком, как злодеи и продажные легавые в сериале «Коджак».

Келли смотрел на ее волосы.

Я выпустил молоток из рук.

Он начал гладить ее по волосам, дергая их все сильнее. Чужая кровь склеивала и путала кудри.

Она не шелохнулась.

Я оттащил его в сторону.

Я больше не хотел ничего знать. Я хотел купить наркотиков, выпивки и убраться отсюда к чертовой матери.

Он посмотрел мне в глаза и сказал:

— Тебе пора убираться отсюда к чертовой матери.

Но я не мог.

— Тебе тоже, — сказал я.

— Они тебя убьют.

— Джонни, — сказал я, взяв его за плечо. — Кого вы сбили на Дюйсбери-роуд?

— Они тебя убьют. Ты будешь следующим.

— Кто это был? — Я толкнул его к стене. Он молчал.

— Ты же знаешь, кто это сделал, ты же знаешь, кто убил Жанетт и других двух девочек, знаешь, правда?

Он указал на улицу:

— Он.

Я сильно ударил Келли, и от взрыва боли у меня потемнело в глазах.

Звезда Лиги регби упал назад на пушистый кремовый ковер.

— Твою мать.

— Нет, твою мать. — Я наклонился над ним, готовый размозжить ему череп и выкопать оттуда все его грязные тайны.

Он лежал на земле у ее ног, глядя снизу вверх так, как будто ему было десять лет, а миссис Фостер качалась взад-вперед, словно все это показывали по телевизору.

— Скажи мне!

— Это был он, — прохныкал Келли.

— Ты лжешь, мать твою. — Я потянулся назад и схватил молоток. Келли проскользнул между моих ног и пополз через лужу виски ко входной двери.

— Тебе просто хочется, чтобы это был он. Хочется, чтобы все было так просто.

— Это был он, это был он.

— Нет, не он, и ты знаешь, что не он.

— Нет.

— Ты же, сука, хочешь отомстить, так скажи мне, кого вы сбили той ночью.

— Нет, нет, нет.

— Ты ведь оставишь все как есть, так хоть расскажи мне, мать твою, пока я не размозжил твой сраный череп.

Он пытался оттолкнуть мое лицо руками.

— Все кончено.

— Тебе хочется, чтобы это был он, потому что тогда все было бы кончено. Но ты же знаешь, что ничего не кончено, — заорал я, обрушивая молоток на лестницу.

Она рыдала.

Он рыдал.

Я рыдал.

— Ничего не закончится до тех пор, пока ты мне не скажешь, кого вы сбили.

— Нет!

— Ничего не кончено.

— Нет!

— Ничего не кончено.

— Нет!

— Ничего не кончено, Джонни.

Он давился слезами и желчью.

— Кончено.

— Скажи мне, дерьмо собачье.

— Я не могу.

Я увидел луну днем и солнце ночью, я трахал ее, она трахала его, лицо Жанетт было на каждом теле.

Я держал его за глотку и за волосы, молоток в перебинтованной руке.

— Ты спал со своей сестрой.

— Нет.

— Ты — отец Жанетт, да?

— Нет!

— Ты ее отец.

Он шевелил губами, на них лопались пузырьки кровавой слюны.

Я приблизил свое лицо к его лицу.

За моей спиной она сказала:

— Джордж Марш.

Я обернулся, выбросил руку и притянул ее к нам:

— Еще раз?

— Джордж Марш, — прошептала она.

— Кто это?

— На Дюйсбери-роуд. Это был Джордж Марш.

— Джордж Марш?

— Один из мастеров Донни.