1974: Сезон в аду

— Они ему крылья отрубили на фиг. Бедняга лебедь типа был еще жив, — сказал Джилман из «Манчестер ивнинг ньюс», улыбнувшись мне, когда я вошел в зал на первом этаже и сел.

— Да ты шутишь, мать твою! — Сидевший сзади нас Том из Брэдфорда подался вперед.

— Серьезно. Отрезали крылья начисто и оставили беднягу подыхать.

— Ни хрена себе, — присвистнул Том из Брэдфорда.

Я оглядел конференц-зал, у меня снова возникли ассоциации с боксерским поединком, но на этот раз тут не было ни радио, ни телевизионщиков. Жаркие софиты были выключены. Вход свободный.

Собрались одни газетчики.

Я почувствовал толчок под ребро. Опять Джилман.

— Ну, как вчера все было?

— Да ты знаешь…

— Да, бля.

Я посмотрел на отцовские часы, подумав о Генри Купере[16] и Дейве, муже моей тети Энн, который был похож на Генри, и о том, что Дейва вчера с нами не было, а еще — о чудном запахе брюта.

— Видал статью, которую Барри написал про этого ребенка из Дюйсбери? — Том из Брэдфорда дохнул перегаром мне в ухо. Надеюсь, что от меня не так ужасно воняет.

Ушки на макушке:

— Про какого ребенка?

— Про ребенка-урода? — заржал Джилман.

— Да нет, про ту девчонку, которая в Оксфорд поступила. В восемь лет типа.

— Ну да, — засмеялся я.

— Похоже, умница та еще.

— Барри говорит, ее папаша еще хлеще. — Я смеюсь, и все смеются вместе со мною.

— Папаша, короче, с ней поедет, — сказал Джилман. Какой-то новый журналюга, сидящий сзади, рядом с Томом, тоже смеется:

— Повезло чуваку. Молоденькие студенточки, и все такое.

— Не думаю, — шепотом сказал я. — Барри говорит, папочка все время только и думает, что о своей ненаглядной малышке. О своей Рути.

— И о девочках-целочках, — сказали двое одновременно. Все засмеялись.

— Шутники, мать вашу. — Том из Брэдфорда смеялся меньше всех. — А он пошляк, этот Барри.

— Пошляк Барри, — засмеялся я.

— А кто такой Барри? — спросил новичок.

— Барри — Черный Ход. Педик долбаный, — сплюнул Джилман.

— Барри Гэннон. Он работает в «Пост» вместе с Эдди, — объяснил новичку Том из Брэдфорда. — Тот мужик, про которого я тебе рассказывал.

— A-а, который с Джоном Доусоном? — сказал новичок, глядя на часы.

— Ага. Кстати, о пошляках, слышали про Келли? — теперь шепотом говорил Том. — Я вчера вечером видел Гэза, он сказал, что Келли пропустил прошлую тренировку и завтра не будет играть.

— Келли? — снова новичок. Сразу видно — не местный. Скорее всего, из какой-нибудь центральной газеты. Везет же придуркам. Я начал нервничать: история уходит в национальную прессу, моя история.

— Регби, — сказал Том из Брэдфорда.

— Союз или Лига? — спросил новичок, с Флит-стрит [17], как пить дать, мать его.

— Иди на хрен, — сказал Том. — Келли — Великая Белая Надежда Уэйкфилдовской команды!

— Я вчера видел его Пола. Он ничего не сказал, — вставил я.

— Гэз сказал, что он просто встал и ушел, сволочь такая.

— Да, наверное, опять какая-нибудь сучка подвернулась, — равнодушно сказал Джилман.

— Начинается, — прошептал новичок.

Второй раунд:

Дверь открывается, все снова стихает и замедляется.

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман, несколько людей в штатском, один в форме.

Родственников нет.

Свора чует: Клер мертва.

Свора думает: тело не нашли.

Свора думает: новостей нет.

Свора чует: информационный повод сдох.

Начальник уголовного розыска, главный следователь Джордж Олдман с ненавистью смотрит мне в глаза, берет на понт.

Я чую чудный запах брюта и думаю: давай, РАЗЛЕЙ ЕГО ПОВСЮДУ.

Первые капли сильного дождя.

Я полз из Лидса на запад, по направлению к Рочдейлу, держа блокнот на коленях, глядя на темные заводские стены и притихшие фабрики:

Предвыборные плакаты, размокшая бумага и клей.

Цирк приехал, цирк уехал; нынче здесь — завтра там.

Большой Брат наблюдает за тобой.

Страх съедает душу.

Не останавливаясь, я включил диктофон, прослушал еще раз пресс-конференцию, пытаясь уловить детали.

Все присутствующие напрасно потратили время. Все, но не я. Никаких новостей — хорошие новости для Эвдварда Данфорда, спецкорреспондента по криминальной хронике Северной Англии, играющего вслепую, идущего на поводу у своей интуиции.

«Очевидно, что опасения возрастают…»

Олдман держался своей версии: ни хрена не нашли, несмотря на огромные усилия его самых лучших людей. Народ обращается в полицию, граждане готовы давать показания, но на данный момент лучшие люди не располагают никакими уликами.

«Мы хотим подчеркнуть, что любой гражданин, который обладает какой-либо, даже самой малозначительной информацией, должен срочно обратиться в ближайший полицейский участок или позвонить по телефону..»

Затем последовал ряд напрасных вопросов и ответов.

Я держал рот на замке. Ни единого слова, мать твою.

Олдман, адресуя каждый ответ мне лично, смотрел застывшим взглядом, не моргая.