1980, Рефлекс змеи

- В частной лечебнице, - Он порылся в другом кармане. - Тут у меня адрес. Но, если вы идете, я провожу вас прямо туда. Это в Сент-Олбансе. Вы живёте в Ламборне, так? Значит, это не так уж и далеко от вас, правда? В смысле, не за сотни миль или что-нибудь в таком роде.

- Добрых полсотни, думаю.

- Ну… в смысле… вам же всегда приходится ездить жутко много.

Я вздохнул. Хрен редьки не слаще. Либо покорно сдаться, либо быть твердым как скала. И то и другое дрянь. Бабка выбивала из меня упрямство с самого рождения, но это, по-моему, не извиняло меня сейчас, когда она умирает. Да и как я могу презирать ее, как делал в течение долгих лет, если поведу себя, как она. Неприятно.

Зимний день уже угасал, электрические фонари разгорались с каждой минутой все ярче, расплывчато просвечивая сквозь дождь. Я подумал о своем пустом доме, о том, что вечер будет заполнить нечем, о двух яйцах, ломте сыра и черном кофе на ужин, о том, что захочу съесть еще что-нибудь и не съем. “Если я пойду, - подумал я, - то, по крайней мере, не буду думать о еде, и это поможет мне в моей постоянной борьбе с весом, а значит, будет не так уж и плохо. Даже если и придется встретиться с бабкой”.

- Ладно, - покорно сказал я, - ведите.

* * *

Старуха сидела в кровати, выпрямив спину, и жестко смотрела на меня. Если она и собиралась умереть, то уж точно не сегодня вечером. Темные глаза были полны жизни, и в голосе не слышалось смертной слабости.

- Филип, - жестко сказала она и оглядела меня с головы до ног.

- Я.

- Ха.

Она прямо-таки выплюнула это “ха”, одновременно торжествующе и презрительно - этого я и ожидал. Ее крутой нрав лишил меня детства и причинил еще большее зло ее собственной дочери. Я с облегчением увидел, что тут не придется выслушивать плаксивых просьб о прощении. Мы по-прежнему, пусть и не так ярко выраженно, терпеть не могли друг друга.

- Я знала, что ты прибежишь, - сказала она с неистребимой холодной глумливостью, - когда услышишь о деньгах.

- Какие еще деньги?

- Сто тысяч фунтов, естественно.

- Никто, - сказал я, - не говорил мне ни о каких деньгах.

- Не ври! С чего же еще тебе приходить?

- Мне сказали, что вы умираете.

Она удивленно и злобно зыркнула на меня и осклабилась. Видимо, это должно было изображать улыбку.

- Да. Как и все мы.

- Да, - сказал я, - и с одной и той же скоростью. День за днем.

Она вовсе не походила на розовощекую милую бабушку. Сильное упрямое лицо с глубокими резкими брезгливыми складками у рта. Серо-стальные, до сих пор густые чистые волосы были аккуратно уложены. Бледная кожа усыпана старческими веснушками, темные вены выступали на внутренней стороне рук. Худая, почти тощая женщина. И высокая, насколько я мог судить.

Большая комната, где она лежала, походила скорее на гостиную, в которой поставили кровать, а не на больничную палату. Это очень даже вязалось с тем, что я видел здесь по пути. Сельский дом, приспособленный для новых целей - отель с сиделками. Всюду ковры, длинные шторы из чинтца (Плотная хлопчатобумажная декоративная ткань.), кресла для посетителей, вазы с цветами. “Хорошо так умирать”, - подумал я.

- Я проинструктировала мистера Фолка, - сказала она, - чтобы он сделал тебе предложение.

Я задумался.

- Молодой мистер Фолк? Лет двадцати пяти? Джереми?

- Конечно, нет, - нетерпеливо сказала она. - Мистер Фолк, мой адвокат. Я сказала ему, чтобы он доставил тебя сюда. Что он и сделал. Ты здесь.

Я отвернулся от нее и без приглашения сел в кресло. “Почему Джереми не упомянул о ста тысячах фунтов? - подумал я. - Если это, в конце концов, какой-то подвох, то такое легко не забывают”.

Моя бабка злобно уставилась на меня, и я ответил ей таким же взглядом. Мне не понравилась ее уверенность в том, что она может меня купить. Меня отталкивало ее презрение, и я не верил ее намерениям.

- Я завещаю тебе сто тысяч фунтов, но на определенных условиях, - сказала она.

- Нет, - ответил я.

- Извиняюсь, что? - Ледяной голос, каменное лицо.

- Я сказал, нет. Никаких денег. Никаких условий.

- Ты не слышал моего предложения.

Я ничего не сказал. На самом-то деле меня начало разбирать любопытство, но я совершенно не собирался ей этого показывать. Поскольку она явно не торопилась, молчание затянулось. Похоже, прокручивала в голове возможные варианты. Я же просто ждал. Я мог делать это бесконечно долго. Мое бессистемное воспитание привило мне эту способность: ждать людей, которые не приходили, обещаний, которые не выполнялись.

Наконец она сказала:

- Ты выше, чем я думала. И упрямее.

Я еще помолчал.

- Где твоя мать? - спросила она.

Моя мать, ее дочь.

- Ветром развеяло, - ответил я.

- Что ты имеешь в виду?

- Думаю, она умерла.

- “Думаю”! - скорее раздраженно, чем обеспокоенно сказала она. - Ты что, не знаешь?

- Она не писала мне, что умерла, потому и не знаю.

- Твоя дерзость просто непристойна!

- Ваше поведение еще до моего рождения, - сказал я, - не дает вам права так говорить.