1982, Банкир

Подбадривая себя мысленно, я попытался встать, но обнаружил, что сознание восстановилось полностью, а вот чувства - нет. Голова моя закружилась волчком, стены опрокинулись, серые бетонные блоки явно собрались обвалиться на меня. Тихо чертыхнувшись, я попытался еще раз, помедленнее, приподняться на одном локте, с трудом удерживая глаза неподвижными в глазных впадинах.

Верхняя половина двери стойла внезапно распахнулась, петли взвизгнули. В проеме показалась голова Кальдера; когда он увидел, что я очнулся, лицо его выразило смятение и испуг.

- Я думал, - сказал он, - что ты будешь без сознания… что ты даже не узнаешь. Я так сильно тебя ударил… ты должен был вырубиться. - Голос, выговаривающий эти невозможные слова, звучал совершенно естественно.

- Кальдер… - прошептал я.

Он смотрел на меня уже не с ненавистью, а как-то даже виновато.

- Мне жаль, Тим, - сказал он. - Мне жаль, что ты пришел.

Стены вроде бы приостановились.

- Ян Паргеттер… - шепнул я. - Это ты… убил его? Или не ты?

Кальдер извлек яблоко и рассеянно скормил его лошади.

- Мне жаль, Тим. Он был таким упрямцем. Он отказался… - Кальдер потрепал шею лошади. - Он не делал то, чего я хотел. Сказал, что с него довольно, он выходит из игры. Сказал, что остановит меня, понимаешь ли. Он на секунду задержал взгляд на лошади, а потом перевел на меня. - Зачем ты пришел? Ты мне нравился. Мне жаль, что все так случилось.

Я вновь попытался привстать, и опять меня закружил водоворот. Кальдер подался назад, но всего на один шаг и остановился, поскольку я неспособен был подняться и напасть на него.

- Джинни… - сказал я. - Только не Джинни… Скажи, что не ты убил Джинни…

Он только смотрел на меня и не говорил ничего. Потом сказал - просто, с явным сожалением:

- Хотел бы я ударить тебя покрепче… но похоже… достаточно. - Он сделал еще шаг назад, так что теперь я видел один кудрявый шлем, на который падал свет, а глаза его скрылись в темноте; и пока я с усилием старался привстать на колени, он закрыл верхнюю дверцу, запер на задвижку и снаружи выключил свет.

Внезапно ослепленному, мне стало еще трудней подниматься, но по крайней мере я не мог видеть, как вращаются стены, только чувствовал, что они кружатся. Пошатнувшись, я нащупал стену и наконец более-менее выпрямился, привалившись спиной, и мозги мои понемногу пришли в равновесие.

Через какое-то время во тьме проявилось серое продолговатое пятно окна, и когда мой четвероногий сосед повернул голову, я увидел, как в его глазу блеснуло светлое отражение.

Окно… Путь наружу.

Я пополз вдоль стены к окну и обнаружил, что изнутри оно перегорожено, явно не для того, чтобы лошадь не сбежала, а чтобы она не разбила стекло. Так или иначе, пять толстых прутьев были вмурованы в бетон сверху и снизу, надежные, как тюремная решетка. Я беспомощно потряс ее обеими руками и убедился, что они укреплены намертво. Сквозь пыльные оконные стекла мне сбоку видна была приемная, и пока я стоял там, держался за решетку и смотрел, Кальдер хлопотливо сновал туда-сюда через открытый освещенный дверной проем, перенося что-то из помещения в свой автомобиль. Я ясно видел, как портфель Яна Паргеттера перекочевал на заднее сиденье, и досадливо припомнил, что связка отмычек осталась торчать в одном из его замков. Я видел, как Кальдер охапками выносил баночки без этикеток, набитые капсулами, и коробки, наполненные неизвестно чем, и осторожно складывал все это в багажник, а потом запер его. Кальдер старательно заметал следы. Я заорал, окликнул его, но он либо не услышал, либо не счел нужным услышать. Единственным результатом было то, что за моей спиной пугливо дернулся жеребец, переступил копытами и беспокойно закружился по стойлу.

- Тихонько, - ласково сказал я. - Стой спокойно. Все в порядке. Не пугайся.

Тревога животного улеглась, и через окно я разглядел, как Кальдер выключил свет в приемной, запер дверь, сел в машину и тронулся с места.

Он поехал через подъездной путь на главную трассу, не к своему дому.

Огни его автомобиля мелькнули за деревьями, когда он вывернул через ворота, и пропали; и мне вдруг стало очень одиноко, заключенному в этом грязном месте Бог знает на какой срок.

Глаза потихоньку привыкали к темноте, и в тусклом свете неба мне вновь стали видны очертания стойла, стены, ясли… лошадь. Огромному темному существу не нравилось, что я здесь, оно никак не могло угомониться, а я не мог придумать, как избавить его от своего присутствия.

Потолок был сплошным, не как в иных конюшнях, где стропила под крышей открыты. В других местах проворный человек мог перекарабкаться через перегородку из одного стойла в другое, но не здесь; да и в любом случае никто не обещал, что за следующей дверью будет лучше. Там может оказаться другое стойло, но, по всей вероятности, так же тщательно запертое.

В карманах моих брюк не оказалось ничего, кроме носового платка.