1982, Жанин

Я руководил этими работами, и вскоре выяснилось, что девушки справляются гораздо лучше, чем мужчины. Постройкой занимались только Хелен, Диана, Родди и я. Роури и сценарист красили белой краской все неподвижные части. Режиссер беспрерывно пил кофе, шастая где-то в других помещениях. Иногда он появлялся, поглядывал на нашу работу и давал советы, как ни странно, порой даже дельные.

– Все ужасно плоское и унылое, – заявил он. – Вы трудитесь на совесть, тут у меня претензий нет, и результат будет впечатляющим, это уже сейчас видно. Вот если бы мы ставили «1984» Оруэлла, где действие происходит в сибирском трудовом лагере, то о лучшем помещении и мечтать было бы нельзя. Но это же комедия, это же фестиваль…

– Ты же сказал еще в самом начале, что настроение и смена декораций будут происходить полностью за счет освещения.

– Да-да, ты права, цветочек, но то, что мы здесь имеем, куда более экстремально, чем я мог себе представить. Только взгляни вот на это, – он показал на осветительную вышку, – разве можно превратить эту жуткую конструкцию во что-нибудь цветное и символичное, вроде…

– Вроде чего? – спросила Диана.

– Не знаю, но мы не можем оставить ее В гаком виде. Джок все время будет на виду у публики.

– Наденем черные плащи, – предложил Родди. – Джок залезет на вышку до того, как зрители начнут собираться, и будет там сидеть – читать газету, например. Что, плохая идея? Зрители, конечно, заметят его, но не будут обращать на него никакого внимания, как не обращают внимания на бутафоров в китайской классической опере. Все равно у нас уже нет времени что-либо радикально менять. Вышку никак не закроешь, не помешав освещению. А мы должны завтра начать генеральную репетицию.

Режиссер удалился, ворча что-то себе под нос. Через некоторое время он вернулся с банкой черной краски и хитрой улыбкой на физиономии. С ним пришел волосатый студент-художник в заляпанном краской халате. Мы видели его за работой внизу, в холле, – он расписывал стены ресторана сказочными персонажами. Он приставил лестницу к нашей белоснежной стене, и за пару часов на сводах зала появились силуэты Вестминстерского аббатства, палаты общин, Тауэр-бридж, Мраморной арки, фонтана Эрос, памятника Нельсону, здания телецентра и собора Св. Петра и Павла. Он закончил работу, выделив некоторые детали золотой краской. Из разных концов здания стали приходить люди, чтобы полюбоваться на то, что получилось.

Режиссер толкнул небольшую лекцию.

– Думаю, всем понятна основная идея. Зрители и актеры находятся в одном и том же пространстве. Все наши декорации уже здесь, никакого занавеса. Никто не переодет, ничто не скрыто от зрительских глаз. Даже осветитель будет частью действа, по сути дела, он будет первым, кого зрители увидят на сцене. Когда публика рассядется, Джок проверит пожарные выходы, закроет двери, пройдет через зрительские ряды, поднимется на сцену и наденет свою рабочую одежду, которая будет лежать на столе в левой части сцены. Он наденет ее поверх своего безупречного костюма, заберется на вышку и поочередно погасит все лампы, погрузив весь зал в полную темноту. Останется гореть только маленькая красная лампочка у него на пульте. Джок включит запись боя башенных часов «Биг-Бена» и в такт с ударами осветит Артура Скотта и Чарли Голда, которые в этот момент войдут в зал через заднюю дверь. Он задержит на них свет, пока они, болтая, спустятся к сцене, а за мгновение до того, как они подойдут к ней, я, простите, Макгротти, натолкнется на них, неожиданно появившись из темноты. С этого момента зрители перестанут обращать внимание на Джока, хотя он и останется на сцене. Точно так же зрители в китайской классической драме не замечают находящихся на сцене бутафоров.

Я сказал громко:

– Для меня все это новость.

– Новость? – переспросил режиссер. – Я был уверен, что все тебе рассказал вчера.

– Первый раз слышу, – настойчиво повторил я.

– Но я надеюсь, ты сможешь все это продевать? К чему оставаться невидимым участником, когда можно стать практически одним из актеров? Эй, – обратился он к писателю, – тебе-то нравится моя идея?

– От нее вреда не будет, – сказал писатель.

– Слыхал? – торжествующе воскликнул режиссер. – Даже он не против! Хелен, Диана. Любимые мои. Уговорите Джока. Соблазните его. Убедите его.

– Мне надо это обдумать, – заявил я и вышел прогуляться.

Мне понравилась мысль стать частью действия пьесы, потому что, сказать по правде, я испытывал некоторую зависть к актерам, которые играют благодаря моему освещению. Но я втайне от всех поговорил с одним из работников соседнего коллектива – электриком, который показался мне достойным доверия. Он согласился сделать все за меня, получив подробные инструкции накануне генеральной репетиции. На то было у меня три причины.

ПЕРВАЯ

Я был уверен, что пьеса провалится, потому что режиссер все-таки настоял, что главного героя играть будет он сам, а эта роль была явно ему не по силам.

ВТОРАЯ