1984

Покупать картину Уинстон не стал. Слишком несуразное приобретение, к тому же домой ее нести нельзя, разве что из рамы вынуть. Он задержался еще немного и поболтал со стариком, которого звали вовсе не Викс (как значилось на вывеске лавки), а Чаррингтон. Мистер Чаррингтон, как выяснилось, был вдовцом шестидесяти трех лет и жил здесь уже три десятилетия. За минувшие годы он так и не удосужился поменять вывеску, хотя и собирался. Во время разговора Уинстон крутил в голове полузабытый стишок:

Динь-дон, апельсины и лимон,
С колокольни гудит Сент-Клемент.
За тобой три фартинга,
В ответ бряцает Сент-Мартин…

Удивительно, произносишь строчки про себя и слышишь звон колоколов забытого Лондона минувших дней, который все еще существует где-то, только его так просто не узнать. Казалось, одна призрачная колокольня вступает вслед за другой. Насколько Уинстон помнил, слышать церковные колокола ему не доводилось ни разу.

Уинстон попрощался с мистером Чаррингтоном наверху и спустился по лестнице один, чтобы старик не увидел, как он оглядывает улицу, прежде чем выйти. Он уже решил, что после долгого перерыва, скажем, через месяц, рискнет заглянуть сюда еще раз. Пожалуй, это ничуть не опаснее, чем прогуливать вечера во Дворце культуры. После покупки дневника ему вообще не следовало бы сюда возвращаться, к тому же он не знал, можно ли доверять хозяину лавки. И все-таки…

Да, подумал Уинстон, вернусь. Он будет и дальше покупать всякое чудное старье, возьмет гравюру Сент-Клемента, вынет из рамы и отнесет домой, спрятав на груди. Вытащит из памяти мистера Чаррингтона весь стишок. Даже безумная идея снять комнату над лавкой больше не казалась такой уж опасной. От восторга Уинстон совсем потерял осторожность и шагнул на тротуар, не выглянув в окно. Он принялся напевать под нос стишок, положив его на сочиненную им самим мелодию:

Динь-дон, апельсины и лимон,
С колокольни гудит Сент-Клемент.
За тобой три фартинга,
В ответ бряцает…

Внезапно сердце его превратилось в ледышку, живот скрутило. Метрах в десяти он заметил фигуру в синем комбинезоне. Та самая девушка из департамента беллетристики – с темными волосами! Смеркалось, но Уинстон сразу ее узнал. Она посмотрела ему прямо в глаза и быстро прошла мимо как ни в чем не бывало.

Уинстон буквально остолбенел. Наконец кое-как взял себя в руки, свернул вправо и побрел прочь, хотя дом находился в другой стороне. Во всяком случае, один вопрос разрешился. Девушка явно за ним следит. Наверное, кралась от самой работы, иначе что ей делать тем же вечером на той же маленькой улочке вдали от партийных кварталов? Таких совпадений не бывает! Какая разница, служит она в полиции помыслов или просто проявляет похвальную бдительность, выслуживаясь перед Партией… Довольно и того, что она за ним следит. Наверное, и у паба его видела.

Идти было трудно. При каждом шаге о бедро бился лежавший в кармане кусок стекла, и Уинстона так и подмывало закинуть его подальше. Особенно мучил живот… Через пару минут Уинстон понял, что умрет, если не добежит до туалета, но в таких районах общественных уборных нет. Наконец спазм прошел, оставив после себя тупую боль.

Улица уперлась в тупик. Уинстон постоял, размышляя, куда податься, и повернул обратно. Внезапно он сообразил, что девушка прошла мимо него минуты три назад, бегом ее еще можно было бы догнать, а потом в укромном местечке размозжить череп булыжником. В принципе, сгодился бы и кусок стекла, что в кармане… Но он тут же отказался от этой затеи: сама мысль о физическом усилии была невыносима. Сил не осталось ни бежать, ни бить. К тому же девушка молодая и крепкая, значит, способна за себя постоять. Еще он подумал, не поспешить ли ему в ДК, чтоб просидеть до закрытия и получить хотя бы частичное алиби на вечер. Нет, тоже невозможно. Нужно поскорее добраться домой, сесть и успокоиться.

К себе Уинстон вернулся в двадцать два с чем-то. До того как погасят свет, оставалось часа полтора. Он отправился на кухню и залпом проглотил почти полную чашку джина «Победа». Затем сел за стол в нише, вынул из ящика дневник, но открывать не стал. С телеэкрана мерзкий женский голос верещал патриотическую песню. Уинстон посмотрел на мраморную обложку альбома, безуспешно пытаясь не обращать внимания на мерзкие звуки.