1984. Дни в Бирме

Сбор хмеля подошел к концу 28 сентября. Оставалось еще несколько несобранных полей, но хмель на них не уродился, и мистер Кэрнс в последний момент решил: «пущай сохнет». Бригада номер девятнадцать доделала свое поле в два часа пополудни, после чего бригадир, низенький цыган, вскарабкался на столбы, поснимал оставшиеся гроздья, и мерщик увез последнюю партию хмеля. Когда он скрылся, раздался чей-то клич: «Клади их в корзины!» И Дороти увидела, что к ней двинулись с грозным видом шестеро мужчин, а все женщины бросились врассыпную. Не успела она увернуться, как мужчины схватили ее, уложили в корзину и принялись грубо раскачивать из стороны в сторону. Затем ее вытащили, и молодой цыган запечатлел на ней чесночный поцелуй. Поначалу она воспротивилась, но затем увидела, что так же поступают со всеми женщинами, и успокоилась. Очевидно, это была местная традиция — укладывать женщин в корзины в последний рабочий день. В лагере той ночью дым стоял коромыслом, и почти никто не спал. Дороти надолго запомнилось, как она водила хоровод вместе со всеми вокруг огромного костра: за одну руку ее держал румяный помощник мясника, а за другую — пьяная в хлам старуха в картонной шапочке шотландских горцев — под пение «Оулд-ланг-сайн»[200].

Поутру сборщики пошли на ферму за своими деньгами, и Дороти получила фунт и четыре пенса, и заработала еще пять пенсов за то, что подсчитала выручку для неграмотных. Сборщики из кокни платили за это по пенни; цыгане платили только лестью.

И вот Дороти, вместе с Тарлами, направилась на станцию Вест-Акворт, в четырех милях от хмельника; мистер Тарл нес жестяной сундук, миссис Тарл — младенца, другие дети — всякую мелочовку, а Дороти катила тележку со всей посудой Тарлов и кривыми колесами.

Они пришли на станцию около полудня, а поезд, ожидавшийся в час, прибыл в два и тронулся в четверть четвертого. Поездка оказалась ужасно долгой — дистанцию в тридцать пять миль они одолевали шесть часов: поезд еле тащился по долам и весям Кента, там и сям подбирая сезонников, то и дело возвращаясь и пережидая на боковых путях, пока пройдут другие поезда, и прибыл в Лондон в начале десятого вечера.

7

Той ночью Дороти спала у Тарлов. Они так прониклись к ней, что были готовы приютить ее и на неделю, и на две, пожелай она воспользоваться их гостеприимством. Они ютились всемером (считая детей) в двух комнатах, в многоквартирном доме неподалеку от Тауэрского моста, и устроили ей постель на полу, из двух ковриков, старой диванной подушки и пальто.

Утром Дороти попрощалась с Тарлами, поблагодарив их за доброту, и направилась прямиком в общественные бани в Бермондси[201], где смыла с себя пятинедельную грязь. После этого она принялась искать жилье, имея при себе шестнадцать шиллингов и восемь пенсов и никакого багажа. Свое платье она заштопала и почистила самым тщательным образом, а черный цвет придавал ему относительно опрятный вид, даже ниже колен. К тому же в последний день на хмельнике одна из «домашних» сборщиц из соседней бригады подарила ей приличные туфли и пару шерстяных чулок.

Лишь к вечеру Дороти удалось снять комнату. Порядка десяти часов она мерила шагами Лондон: из Бермондси в Саутворк, из Саутворка в Ламбет, по лабиринту улиц, где на замусоренных тротуарах оборванная детвора играла в чехарду. В каждом доме, куда она обращалась, повторялось одно и то же — домовладелица наотрез отказывалась сдать ей комнату. Одна за другой злобные тетки в дверях домов окидывали ее таким взглядом, словно она была бандиткой с большой дороги или государственным инспектором, и говорили перед тем, как захлопнуть дверь:

— Одиноких девушек не берем.

Дороти, конечно, этого не знала, но одного ее вида было достаточно, чтобы возбудить подозрительность всякой добропорядочной домовладелицы. Они бы могли закрыть глаза на ее запачканное и обшарпанное платье, но только не на отсутствие багажа. Одинокая девушка без багажа сулит неприятности — такова первая и главная заповедь лондонской домовладелицы.

Около семи вечера, едва держась на ногах от усталости, Дороти зашла в замызганную кафешку у театра «Олд-Вик» и попросила чашку чаю. Владелица разговорилась с ней и, узнав, что ей нужна комната, посоветовала «попытаться у Мэри, в Веллингс-корте, возле Ката[202]». Судя по всему, эта Мэри была не из разборчивых и сдавала комнаты всем, кто мог платить. В действительности ее звали миссис Сойер, но мальчишки называли ее Мэри.

Веллингс-корт Дороти нашла не без труда. Нужно было пройти по Ламбет-кат до еврейского магазина одежды под названием «ЗАО “Отпадные брючки”», затем повернуть в узкий переулок, а из него налево, в другой переулок, еще более узкий, так что приходилось буквально протискиваться между чумазых оштукатуренных стен. Усердная ребятня исцарапала штукатурку матерными словами, да так основательно, что не сотрешь. Переулок выводил в дворик, образуемый четырьмя высокими узкими зданиями с железными пожарными лестницами.