1985

Мария была красавица, какой может быть только иностранка.[55] Я утверждаю это не только потому, что до того мне еще ни разу не доводилось встречаться с иностранками. Теперь, когда в Лондоне полным-полно евразийских журналистов, никто не видит в этом ничего особенного. Но в то время этот иной, неизвестный мир был для меня чем-то новым и волшебным. А Мария — так мне тогда казалось — воплощала в себе самую сущность евразийского типа человека, который пропаганда Старшего Брата лживо описывала как примитивный и животный.[56]

О'Брайен направил ее к нам с Джулией за информацией об интеллектуальной жизни членов внешней партии.

— Можете рассказывать ей все, что хотите, — сказал он, — только смотрите, чтобы она вас не завербовала.

Наша первая встреча состоялась в кафе "Под каштаном". Приступая к интервью, Мария вынула из сумочки шариковую ручку, которая, как выяснилось впоследствии, могла служить также термометром, радиоприемником и карандашом для век — стоило только нажать нужную кнопку. У Марии был еще аэрозольный баллончик с несколькими головками — она часто использовала его в качестве дезодоранта, с очаровательной непринужденностью поднося к разным местам своего роскошного тела, или же заполняла бильярдную, где мы сидели, абрикосовым или черешневым ароматом. А когда она нажимала на голубую головку, в комнату врывалась свежая струя озона.

У нее были короткие, как у мальчика, волосы, большие светло-голубые глаза и удивительно нежная кожа. Бюстгальтера она не носила, и коричневые соски, казалось, вот-вот прорвут тонкий щелк ее блузки. Туго обтянутые брюки смело выставляли на обозрение — особенно когда она сидела, слегка раздвинув ноги, — самый очаровательный в мире лонный бугорок.

— Какова цель вашего движения? — спросила она.

— Цель? — переспросил я в недоумении. — Какая может быть цель? Мы хотим избавиться от тирании.

— Прекрасно, — сказала Мария. — А что вы будете делать потом?

— Потом? — она задала этот вопрос так, как будто речь шла о том, не пойти ли нам на рыбалку или лучше поиграть в гольф.

— Я имею в виду, например, сохраните ли вы ангсоц, — пояснила она.

— Ангсоц? Ну, естественно. Да, — заверил я ее, хотя тогда еще не понимал, зачем ей это нужно. И потом, — как она представляет себе ангсоц?

— Это очень интересует читателей Евразии, — продолжала Мария. — Не могли бы вы рассказать об этом подробнее? Какого будущего вы хотели бы для народа Океании?

— Ну, знаете ли, — неловко ответил я, — я был бы счастлив, если бы знал, что с нами будет в ближайшие три месяца.

— Жаль. — Мария поджала губы. — В нашей стране много ожесточенных людей, и я надеялась услышать от вас что-нибудь такое, что могло бы их утешить.

Вот, в сущности, и вся наша беседа. Нет, пожалуй, было еще кое-что. После интервью, когда мы остались в бильярдной одни, я попытался ее поцеловать. Она вежливо, но решительно уклонилась.

— Мистер Смит, — сказала она, — я не яблоко, от которого каждый желающий может откусить кусочек. В нашей стране женщины привыкли заранее готовиться к тому, чего вы от меня хотите.

— Как готовиться? Психологически?

— И психологически, и физически. Они принимают таблетку, которая создает нужное настроение. Она же гарантирует, что женщина не произведет на свет помимо своего желания еще одного солдата для нашей армии.

На следующий день мы встретились в доме для приемов внутренней партии. Она долго расспрашивала меня о жизни под властью Старшего Брата. "Это действительно было так ужасно?", "Вам совсем не разрешалось ездить за границу?", "Как действовала цензура?" — в таком духе были все ее вопросы, выдававшие не только полное отсутствие информации, но и беспредельную, хотя и доброжелательную наивность. В конце нашего разговора она самым спокойным тоном сообщила, что таблетка, которую она приняла несколько минут назад, начнет действовать через полчаса, так что я могу приготовиться.

Через три четверти часа мы распрощались. На память о встрече Мария подарила мне свою всемогущую шариковую ручку. Из всех удивительных штук, которые ручка выделывала, мне интереснее всего было использовать ее в качестве радио. Этот крохотный предмет, лежащий во внутреннем кармане, над самым сердцем, казалось, как-то облагораживает, создает ощущение невидимого прекрасного мира.

После поражения революции и моего ареста мне, как ни странно, удалось пронести подарок Марии с собой в тюрьму. В конце октября, после первого допроса, я тяжело упал на койку в своей камере и нащупал в соломе матраца это единственное напоминание о внешнем мире. Но напрасно я пытался включить радио. Если батарейки и не сели окончательно, то их хватило бы разве что на то, чтобы подкрасить мне веки. А запасных батареек Мария мне не дала.

37. Джулия — о том же

Я не давала интервью этой евразийской журналистке. Прежде всего потому, что она была иностранка, а значит, до заключения мирного договора оставалась противником. Врагом! А О'Брайену я не настолько доверяла, чтобы вести разговоры с врагом, полагаясь на его устное разрешение.