1985

Естественно, что студенты должны делегировать изъявление своих желаний и нежеланий избранным лидерам. Даже анархистам требуются вожди, как признавал Бакунин, подразумевая себя самого. Как и его последователи, он предположил, что новые виды лидерства будут неподвластны порокам, обуревавшим главы старых диктатур и олигархий: вождь свободных мужчин и женщин станет выразителем их нужд, а не их угнетателем, поскольку сама идея угнетения принадлежит уничтоженному прошлому. Феномен нашего времени, и притом довольно нелепый феномен, — выход на сцену студенческих вожаков, таких молодых людей, как Даниэль Кон-Бендит, герой баррикад во время студенческих беспорядков в Париже 1968 года, и Джерри Рубин, основатель Международной молодежной партии. Эти имена, которые сегодня мало кто помнит, постоянно мелькали в новостях, когда «Голландские бунтовщики» или «Спонтанные маоисты» французских колледжей превозносили достоинства магазинных краж, инцеста и убийств как arte gratuit[10]. Напрашивается вопрос: какое отношение политическая деятельность имеет к образованию? Истинными лидерами молодежи следовало бы стать педагогам, обладающим достаточными знаниями и навыками, чтобы сообщить ей, чему ей необходимо научиться, чтобы выжить и преуспеть в цивилизованном обществе. Желание молодежи самой выбирать себе лидеров было доведено до логического своего предела, когда двенадцатилетние дети выбирали сверстников на роль делегатов, которые отстаивали бы их права. И на том расширение возрастных рамок не закончится, вопрос лишь в том, как будут находить таких лидеров.

Студенческие лидеры, какими их рисует пресса, — это разглагольствующие экстремисты эклектического толка, в красноречивых пустословиях смешивающие Маркса и Бакунина, дзен-буддизм и маоизм, но не имеющие реальной программы, помимо требований все больших и больших узких свобод для молодых. Опасность всегда в том, что молодые слишком уж легко поддаются манипуляции со стороны более зрелых, действительно радикальных умов, которые точно знают, чего хотят. Делом, за которое борются студенты, становится та идея, которая в данный момент на слуху, а потому кажется наиболее важной. Студентами, вышедшими на парижские улицы в мае 1968 года, в значительной степени руководили взрослые агитаторы. Молодежные группы очень удобны в качестве таранов: молодые люди обладают энергией, искренностью и невежеством. Они обладают всеми теми качествами, которые сделают их бесценными для профессиональных агитаторов, стремящихся внедрить ангсоц. Молодых легко заставить полюбить Старшего Брата как врага прошлого и стариков. В конце концов, он осмотрительно не называет себя Нашим отцом.

Поначалу оруэлловский мир мог бы обладать огромной притягательностью для молодых. Он наделен поразительной анархистской чертой: в нем полностью отсутствуют законы. Он рассматривает прошлое как пустоту, которую следует заполнять любыми мифами, которые захочется измыслить настоящему. Он создает — в качестве достойной презрения касты — обширную группу неприкасаемых, преданную старым традициям, реакционную и консервативную, по сути своей старую. Старояз отвергается как не имеющий силы выразить то вечное настоящее, которое является миром юности, равно как и миром партии, зато новояз обладает лаконичным напором молодежного сленга. Если отвлечься от того, что последует за ней, программа ангсоца поначалу найдет себе самых энергичных сторонников среди молодежи, очень даже готовых уничтожить прошлое, поскольку это прошлое, и принять революцию ангсоца, поскольку уже приняло мешанину из мифологий Мао, Че Гевары, Кастро и самого Бакунина. В счет идет перспектива революции с ее коннотациями ликвидации устаревшего и радости нового начала. Что случится после революции — другое дело.

И если новое вызывает подозрения даже у невинных и невежественных молодых, его все равно можно проанализировать только на основе стандартов, выведенных из прошлого. Конечно, я говорю о тех редких самородках, которые вместе составляют то, что мы смутно называем традицией, подразумевая точку зрения на человечество, которая превозносит ценности иные, чем просто животное выживание. Увы, это воззрение — чисто теоретическое и основывается на предположении, которое нельзя доказать, а именно, что Бог создал человека, дабы любить его как самое ценное из своих творений, поскольку он более других походит на него самого. Не масса человечества приближается к божественному бытию, а отдельный человек. Бог един, один и отделен, и таковы же мужчина или женщина. Бог свободен, и так же свободен человек, но свобода человека вступает в силу, лишь когда он понимает природу этого дара.