1991: измена Родине. Кремль против СССР

Рыбакова я очень хорошо знал, в свое время мы с ним жили в одном подъезде, в доме, где гостиница «Украина»… Менялись люди, очень менялись (задумчиво)… Какой Рыбаков писатель? Сталинскую премию он получил за роман «Водители», который сегодня никто не знает. А «Дети Арбата» были написаны Рыбаковым еще во времена Хрущева. Я их прочел года за два до того, как роман вышел. О нем можно говорить всякое, но то, что там много вранья, – это факт. Просто вранья! Я взял «Детей Арбата» и сходил с ними к Александру Яковлеву, он уже был заведующим отделом ЦК. У нас, кстати, с Яковлевым были еще до его отъезда в Канаду более-менее нормальные отношения. А тогда мы с ним посидели, я рассказал об этой книге – Яковлев о ней еще ничего не слышал, сказал: «А стоит ли сейчас такого рода книгу публиковать?» И оставил рукопись. И тут же дал команду издать ее тиражом в полтора миллиона экземпляров.

Бывал я, конечно, и в Театре на Таганке, у нас с Любимовым были хорошие отношения, но были и проблемы. Я хорошо помню его отъезд на Запад и возвращение оттуда. Ко мне стали обращаться с просьбой помочь ему вернуться в СССР – все инстанции были не против, требовалось лишь мое согласие. Я сказал тогда Губенко: «Пожалуйста, пусть возвращается, но имей в виду, что, когда Любимов вернется, ты первым из театра вылетишь». Так и произошло, хотя никто тогда мне не поверил. Кстати, мы с Любимовым не рвали отношений, а советского гражданства его лишили не потому, что он выехал на Запад, а потому, что, выехав туда, он подписал документ против СССР. «Интернационал сопротивления» – так он, кажется, назывался. До этого Любимова никто не трогал. Этот документ подписывал и Зиновьев.

Солженицын своеобразный человек, конечно. Когда он только-только появился со своим «Одним днем», его очень сильно поддерживал Хрущев, боровшийся в то время с культом Сталина. Вот говорят: Солженицын воевал! Хорошо же он воевал – я не знаю ни одного человека на войне, быть может, за исключением самого высокого командования, к которому бы приехала жена и жила с ним на фронте. Не знаю, почему это было позволено Солженицыну, видимо, была у него какая-то особая работа. Или взять его антисоветские письма, из-за которых его посадили. Возникает вопрос: если он прекрасно понимал, что почту читают, зачем он писал эти письма? Мне один мой товарищ сказал, что Солженицын писал эти письма специально, чтобы его арестовали, потому что на фронте труднее, чем в лагере. Тем более, что большую часть в заключении он жил – слава Богу! А какой Солженицын писатель? Ну, «Один день Ивана Денисовича» – это ладно, «Матренин двор» – ничего, а дальше что? «Архипелаг» – это документальный сборник. «Красное колесо» – читать невозможно. КГБ настаивало на отъезде Солженицына, хотя были разные мнения на этот счет.

– Кстати, бытует мнение, что, высылая неугодных государству людей за границу, КГБ больше вредил себе: мол, там диссиденты начинали бесконтрольную критику Советской власти в полный голос, в то время как здесь делать это активно все же остерегались.

– Нет, Солженицын, к примеру, там вреден не был. После отъезда, может быть, первые полгода он был в центре внимания Запада, а потом его не стало. Никто его больше там не слушал и не слышал. А вот если бы Солженицына арестовали – а было за что, – то мы бы с ним имели больше издержек. А так он уехал, через полгода его перекрыли, и он в той мере, в которой был интересен в СССР, никому на Западе уже интересен не был. И Нобелевскую премию Солженицыну дали, чтобы его раскрутить. Единственный из отечественных писателей, кто получил Нобелевскую премию действительно за литературный талант – это Шолохов. Бродский получил за эмиграцию, Пастернак в связи со всей этой историей… Вот как они дают эти премии. И сегодня, кстати, тоже.

Я довольно много общался с интеллигенцией той поры. Не сказал бы, что у нас были какие-то трудности – нормально общались. Позже, одно время, в самом начале демократии, некоторые описывали эти беседы, как какие-то ужасы, но потом примолкли. Я, в свою очередь, тоже в 1995 году написал книгу «КГБ и власть» – слишком много тогда несправедливого говорили о чекистах.

Я и сейчас иногда встречаюсь с теми или иными представителями творческой интеллигенции – все в порядке, никто не обижается. И не боится – чего им меня бояться? О моей книге мне плохо никто не говорил – тот, кто думает плохо, ведь этого не скажет. Но, в общем, читали, как-то отзывались… Меня часто упрекают, что я не пишу то, что мог бы написать: о людях, о положении в КГБ – многие этого очень хотят, но я этого не делал и делать не буду.

– Почему с массовыми репрессиями прежде всего ассоциируются аббревиатуры НКВД и КГБ, а не ВКП(б) и КПСС?