1993

Аварийщики Лену не вдохновляли: вечно с руганью, темный народ, разве что один женатый великан Кувалда был ничего, а вот к их пьянкам в отличие от Витиных Лена относилась благожелательно – “Не перехряпают!” Бывало, нарезала для работяг закуску, особенно если возвращались с вызова. Сама с ними не пила, но могла посидеть, поболтать. Случалось, перехряпывали. Валерка Белорус ввалился пьяный в дым, извалянный в пыли, выдул полстакана водки и сказал, слизывая набегавшую кровь с костяшек: “Я его убил. Клянусь, убил. Пристал, падла. Тут, близко… Я его тремя ударами… Оттащил во дворы”. Как-то раз Лениной сменщице Варе Лесковой пришлось в одиночку запереться в общей комнате от набравшегося до одури сварщика Пахомова – тот ломился целый час, пока не скрутили; после той ночи толстая деревянная дверь была изрыта кратерами.

Однажды зимней ночью (морозы подкинули всем забот) Лена сидела у телефона, читая Агату Кристи, в соседнем помещении спал малопьющий электрик Киладзе (потом он уволится) и пил в одно горло Кувалда, всё громче звеня стеклом. Она читала про подкравшегося убийцу и вздрогнула, услышав близкое:

– Лен! – Кувалда навис над ней, громадный, мордастый, красный, с обезумевшей синью глаз: – Лен! Что читаем?

– Чего пристал?

– Это я пристал? Знаешь как пристают? – Обнял могутными ручищами, подхватил вместе со стулом и, удерживая на весу, потянулся к ней, как будто хотел засосать ее лицо целиком.

– Опусти меня! Слышишь? – Ногти ее цепанули по его тугой, с набрякшей веной шее – предупреждающе, неглубоко.

– Опускаю… – он поставил ее обратно. Икнул. – Как хошь…

Пошел в другую комнату, широкой спиной выражая смущение.

Виктор каждый год становился тише со своими ревнивыми подколками. Он не прекращал осаждать ее обвинениями, но произносил их, как актер-комедиант стародавнюю роль, будто издеваясь сам над собой. Лена больше не ждала, что он, как в первые годы, заявится среди ночи взъерошенным инспектором к ним в аварийку. Она ждала другого… Она ждала другого. И дождалась.

Был июнь девяностого, она брела с работы улицей Горького, недавно переименованной в Тверскую, осоловелая после дежурства. Иногда она наталкивалась на прохожих, пропускала брань мимо ушей и брала правее. В последний миг успела разминуться с багровым галстуком, но ударила коленом по черному дипломату и в заторможенной нечеткой съемке увидела: он падает и, распахнувшись, словно расколовшись, выпускает во все стороны множество бумаг, заплясавших среди тополиного пуха.

– Извините, – она инстинктивно наклонилась, растопырив пальцы.

– Бывает, – на корточки опустился загорелый мужчина, галстук стек на асфальт. – Я сам, сам, – и с невероятной скоростью, как будто давно репетировал, собрал бумаги, ловко цепляя их и ровняя в стопку, после чего уложил в картонную папку, виновато подставленную Леной.

Взял под локоть, выводя из толчеи. Это был крупный полуседой брюнет с решительным подбородком.

– Извините… – повторила Лена, уходя взглядом вверх по улице и думая о близости метро. – Ночь не спала.

– Всю ночь? – он блаженно раздул ноздри.

– Ага.

– Как романтично… Вот так, чтобы всю ночь, – последний раз у меня было в далекой юности.

– У меня постоянно!

– Неужели?

– Работа такая.

– Работа? – Догадка исказила щекастое лицо, покрытое золотистым загаром, и он стремительно, чуть надменно осмотрел ее всю, невысокую: от каблуков, по увесистым (под розовой блузкой) грудям до челки. Задержался на блестящей коричневой сумочке. – Здесь и работаем?

– За гостиницей “Минск”.

– Много платят?

– Сто тридцать рублей.

– За сколько?

– За месяц.

– Чего так мало?

– Обычно для аварийки.

– Для чего?

– В аварийке я работаю, на телефоне! – громко втолковала она, как глухому. – Всё, пора… – сорвалась с места, постаравшись снова не выбить тяжелый дипломат из мягкой руки.

Он догнал ее, спешившую, и пошел рядом неожиданно проворно.

– Вы так похожи на одну женщину… Вы верите в судьбу?

Она смолчала и свернула в метро.

– Вам куда? Я провожу?

Не отвечая, прошла турникет, встала на эскалаторе. Если бы не усталость, возможно, ей бы и польстил интерес солидного мужчины.

– В метро год не ездил, – вкрадчивый голос раздался над ухом, она решила не оглядываться. Вкрадчивый голос, но кудахчущий, забавный, с хохляцким хэканьем. Вместо “год” – “ход”. – А хород-то растет… Сколько народу! Еду за вами, зачем, не знаю. Вы случайно не Козловская?

Она потянула воздух за плечом: пахло дорогим одеколоном.

– Не Козловская.

На платформе она вскользь оценила его заново: одет дорого, ботинки чищеные.

В вагоне он навис над нею, севшей.

– Я не представился. Миша, – протянул твердую блеснувшую визитку. Лена взяла, прочитала золотое тиснение букв: “Смирнов М.H., специалист отдела топливодобывающих отраслей аппарата Бюро Совмина СССР по ТЭК”, – спрятала в сумочку равнодушно. Ей правда было маловажно. Ну, большой человек, и?.. – А вас как зовут? – Он отпустил железный поручень и, покачиваясь, сжал белесоватые виски. – Нет… Дайте угадаю! А… А… Алена?

Она засмеялась, немного взбодренная:

– Тепло.

– Алла?

– Лена.

– Лена! Вы вся задумчивая… Вылитая Алена. Аленушка. У речки сидит.